Агата Горай - Забыть нельзя помнить

– Хорошо. Допустим, работа мозга для меня все равно что работа электричества – ни черта непонятно, кроме одного – и то и другое работает и приносит пользу. – Лида морщит лоб. – А как и что в это время происходит – мне без разницы. Но неужели ни разу за десять лет не было никаких намеков на прошлое? Твою юность скучной не назовешь, а яркие эмоции фиксируются в памяти навсегда. Как можно забыть подобные кошмары и где мне взять такую память, чтоб стереть собственные?

– Как и говорил доктор Йося, со временем прожитые мною дни превратились в десятки глупых, злых, дурных снов, не более того. Даже если время от времени во снах проскакивали некие мрачные и волнительные эпизоды, я быстро о них забывала – кто хранит в памяти кошмары? Сейчас же передо мной дилемма, как перед героем советского мультфильма, который не знал, где вставить запятую в предложении: «Казнить нельзя помиловать», только у меня свой набор слов «Забыть нельзя помнить». Два года я пытаюсь понять, какая из запятых облегчит мне жизнь – «забыть, нельзя помнить» или «забыть нельзя, помнить». Хранить в памяти подобные воспоминания невыносимо, но вернуться к забвению при помощи пилюль уже вряд ли удастся, хотя попробовать можно, но… По отношению к моей крошке – это будет предательство, а по отношению к родителям невероятная щедрость. Двух лет мне не хватило, чтобы разобраться в этом, и вряд ли хватит всей жизни, каждый день которой будет наполнен вечным «забыть» и «помнить».

Лида разлила остатки второй по счету бутылки по рюмкам и, подняв свою, почти торжественно проговорила:

– Знаш, я не тот человек, который поможет тебе с этой твоей запятой, но скажу вот что – время само распорядится всеми знаками препинания. Поверь, похоронив много лет назад мужа и дочь, я знаю, о чем говорю. Иногда боль отпускает, иногда накатывает с новой силой. Иногда я помню все, как будто это случилось вчера, а иногда мне кажется, что я просто видела дурной сон. Бывают дни, когда я почти счастлива, вроде как живу не хуже других. Но бывают и такие, что хочется убить человека уже за то, что на его лице счастливая улыбка. Жизнь, слава Господу, не стоит на месте, ее течение постоянно приносит что-то новое и уносит старое. Вот ты сегодня выговорилась – кусочек твоей боли уже смыло невидимой волной. Этот процесс неосязаем, но легче становится, когда отпускаешь. Важно не привязывать свои страдания к якорю, а отпускать, тогда вода справится и со временем смоет большую их часть. Вот такая моя философия и психология.

Психологиня закурила, а я в полной мере прочувствовала правдивость ее слов – мне и в самом деле стало легче дышать, будто я и вправду отвязала от невидимого якоря свою боль и выпустила в открытое море.

– Лида, ты и представить себе не можешь, как я благодарна тебе за мое сегодня и за то, что ты подарила надежду на «завтра». Я ведь, выйдя из «Касатки», даже не представляла, как буду с этим всем жить дальше, а сейчас – сейчас я хотя бы понимаю, что это возможно. И знаешь, я, пожалуй, когда устроюсь где-нибудь, обязательно обзаведусь парочкой крыс – буду испытывать их на прочность своими исповедями.

Лида рассмеялась:

– Ну, если что, обращайся, я могу из «Касатки» десяток опытных тебе подкинуть. Знаешь, меня прям гордость распирает, утром я встретила на автобусной остановке рыжее испуганное существо с потухшим взглядом, а сейчас, – взгляд Лиды скользнул в сторону микроволновой печи, на которой светился циферблат, – два часа ночи, и рядом со мной сидит солнечный «ведмежонок», которым, наверное, ты всегда была и будешь. Ты хороший человек, Кира, права была твоя Прокоповна, и твою добрую душу не испоганили даже родители, жуткое прошлое и тюрьма. Твоего папашу я бы, конечно, пристрелила собственными руками, но в своем письме он был прав, когда писал, что «ты еще успеешь пожить в радость», какие твои годы! А я, если что, буду рядом. – Лида неуверенной походкой вышла из-за стола, а спустя пару минут возвратилась и положила меж тарелок два ключа. – Вот, держи. Это от моего дома, в котором ты можешь жить сколько угодно. Можешь не жить, твое дело. В этом мире у каждого должен быть человек, который всегда выслушает и с радостью разделит как слезы, так и счастье. Мы так устроены, что хочется делиться и тем и другим – радостью, чтоб приумножить, а горестью, чтоб уменьшить. Знай, что ты больше не одинока, и в любое время дня и ночи я буду рада тебе и всегда выслушаю, помогу, чем смогу. Не зря ведь я Психологиня!

– Спасибо, – шепчу со слезами на глазах и прячу ключи в рюкзак. – Спасибо за то, что ты – это ты.

Утро нового дня было прекрасным уже по той причине, что я наконец по-настоящему выспалась. Натертые жесткой тюремной койкой за два года синяки наконец всю ночь нежились на мягкой перине. Сон был крепким и глубоким, спасибо Лиде, она любезно уступила мне свой диван, но когда я проснулась, ее на полу уже не было, как и одеяла с подушкой. От выпитой настойки голова немного шумела, а во рту было мерзко, как в выгребной яме. Посетив комнату «Ж» и ванную, я побрела на кухню, где и обнаружила записку: «Будить тебя не стала. Ушла на работу. Будь как дома – ешь, пей, отдыхай. Если уйдешь куда, не поленись написать пару строк. Если что – до вечера, а нет – значит, будь счастлива. Помни – слушать могут и деревья, главное – не молчать. Твоя Психологиня».

Завтракать не хотелось, но чашку кофе я себе приготовила. Около часа я блуждала по пустой квартире с вопросом – «что дальше?», и ответ нашелся – дальше новая жизнь.

С легкой грустью покидаю уютную квартиру добродушной Лиды, которая, вполне возможно, спасла меня от помешательства длиною в жизнь. На кухне ее ждала пара слов: «Лида, спасибо за все! Я никогда не забуду ни твоего участия, ни твоей философии. Увидимся ли когда-то еще, не скажу, не знаю, жизнь покажет. Будь счастлива и помни – ты в сто раз лучше киношных психологов. Спасибо. Ведмежонок Кира».

Смотреть на родительский дом так больно, что я едва сдерживаюсь, чтоб не сбежать. Как бы мне хотелось узнать все секреты, которые хранили эти обветшалые стены. Как хочется получить ответы на вопросы: «Кем нужно быть, чтобы живьем закопать в землю новорожденную внучку?»; «Кем нужно быть, чтобы поселить дочь в психушке и внушить ей нереальные кошмары, а реальные хранить в себе все эти годы?». Как бы хотелось вернуться в прошлое всего на несколько минут, чтобы, глядя в глаза, спросить родителей лишь об одном: «Зачем вы меня рожали, если не собирались быть родителями? Быть ребенком бездушных монстров совсем невесело».

Но пустующие стены мне вряд ли смогут дать ответы, а тех, кто способен был все разъяснить, уже не первый год нет среди живых.