Уолтер Кенни - Скрытые пружины

Честно сказать, даже наедине с собой мне затруднительно подобрать слова, чтобы описать последовавшее за этим событие, так сильно взволновавшее мою кузину.

Чудовищные мысли терзают меня сейчас, когда я пишу эти строки, сидя в кресле рядом с кроватью, на которой распростёрлась в беспамятстве бледная Маргарет. Её прерывистое дыхание и подрагивающие веки говорят мне о том, что сейчас она находится в плену видений, терзающих её разум.

Но начну по порядку. Выпив по чашке чая, мы с кузиной решили заняться приготовлением костюмов для представления живых картин. Изначально мы намеревались соорудить их из бумаги, залежи которой отыскались в большом комоде, стоявшем в гостиной. Но Абигайль, вернувшись за подносом и чайными принадлежностями, доложила, что на чердаке дома имеется несколько сундуков с рулонами тканей, которые остались после грандиозной уборки, устроенной много лет назад ещё моей матушкой.

Горя энтузиазмом и предвкушая чудесные находки, которые можно будет использовать для исполнения нашего замысла, мы с Маргарет, переодевшись по совету Абигайль в прогулочные немаркие платья, немедленно отправились на охоту за сокровищами.

Укромная дверца, ведущая на чердак, была не заперта. Зная отчаянную нелюбовь кузины к паукам, я первой шагнула в тёмное пространство, пахнущее затхлостью и пылью. Окна были прикрыты изнутри рассохшимися ставнями и нам потребовались серьёзные усилия для того, чтобы впустить в помещение дневной свет.

Судя по количеству пыли и паутины, тут лет десять не бывало никого с тряпками и щёткой. Кругом громоздилась старая мебель, укрытая чехлами, потемневшими от времени, какие-то тюки, перевязанные толстой бечёвкой и мохнатые от пыли, а вдоль стены, как и говорила Абигайль, в ряд стояли большие сундуки.

Каждый наш шаг оставлял на пыльном полу устойчивый след, будто мы шагали по свежевыпавшему липкому снегу. В носу у меня сразу же защекотало, а веки начали чесаться.

С трудом откидывая тяжёлые крышки сундуков, мы с кузиной принялись искать рулоны обивочной и драпировочной ткани, но пока нам попадались только старые подушки, истёртые покрывала да изъеденные молью до дыр старые накидки и пальто.

В тот момент, когда я возилась с неподатливой крышкой одного из сундуков, Маргарет шумно вздохнула и взволнованно произнесла:

– Бетти, иди сюда скорей! Ты только посмотри!

Решив, что кузина обнаружила насекомое (которое, разумеется, представляло собой невероятную угрозу её жизни и здоровью), я поспешила подойти к ней, чтобы предотвратить дерзкое нападение чудовищного монстра. Маргарет стояла возле самого большого сундука и взволнованно указывала мне на его содержимое. Наклонившись, я увидела, что он доверху заполнен коробками, на которых под слоем пыли виднелись надписи.

На верхней коробке аккуратным почерком было начертано: «Гардероб Вирджинии Вордсворт, урождённой Грейблум. Утренние туалеты». Под нею обнаружилась ещё одна, надпись на которой всё тем же ровным, лишённым сомнений почерком, гласила: «Тёплое бельё, корсеты».

Почерк очень напоминал матушкин, именно такие же надписи присутствовали на моих коробках с одеждой, предназначенных для отправки в пансион миссис Брингеми. Присмотревшись, я заметила под каждой надписью крошечные цифры, сделанные тонким грифельным карандашом. На верхней коробке была указана дата «1895».

– Скорее всего, это приданое твоей матушки, – предположила я, пытаясь захлопнуть сундук, но Маргарет вдруг удержала мои руки и, подойдя ближе и глядя мне в глаза, очень тихо произнесла:

– Бетти, милая, подожди. Мне хочется посмотреть на эти вещи.

Отступив, я наблюдала, как кузина, чуть прикусив нижнюю губу, задумчиво перебирает свёртки со старой одеждой. Открыв одну из коробок, она достала оттуда платье из переливающейся лёгкой материи и, чуть поколебавшись, приложила его к груди, повернувшись ко мне.

– Как ты полагаешь, я могу его надеть? – спросила Маргарет, и я удивилась воодушевлению в её голосе.

– Не уверена, – сухо ответила я ей, – что мистер Вордсворт будет от этого в восторге. Я бы на твоём месте пощадила его. Ни к чему ворошить старые воспоминания.

– Да, ты права, я как-то не подумала, – вспыхнув, согласилась со мной Маргарет и тут же вернула платье в коробку.

Пока я открывала другие сундуки, кузина, не обращая внимания на мои призывы о помощи, продолжала перебирать приданое своей матери, пылившееся все эти годы на чердаке.

Рулонов нужной нам ткани нигде не было. Мне в голову уже начинала закрадываться мысль, что к исчезновению материи приложила руку прислуга, пользующаяся в Хиддэн-мэнор неограниченной свободой, но тут послышался испуганный вскрик, полный отчаяния, и затем глухой стук падения.

Бросившись к Маргарет, я увидела, что она лежит на пыльном полу в нелепой позе, подогнув под себя правую руку и уткнувшись лицом в груду одежды.

Пока я металась по чердаку, одновременно пытаясь привести кузину в чувство и докричаться до кого-нибудь из прислуги, у меня не было возможности как следует рассмотреть странный предмет, вызвавший такой глубокий обморок у Маргарет. Я просто свернула его в невнятный ком и запихнула обратно в сундук, чтобы кузина, когда придёт в себя, не увидела вновь то, что привело её в такой ужас.

Позже, когда Маргарет очнулась и, по-прежнему бледная, с лихорадочно блестевшими глазами, смогла сесть в кровати и принять успокоительное лекарство, я осторожно спросила её о причине случившегося обморока. В ту же секунду она закрыла лицо руками и разрыдалась так безутешно, что мне пришлось дать ей дополнительную дозу хлорала, опасаясь наступления нервных судорог.

– Птица!.. Ужасная птица! Она забрала её у меня! Это всё правда, я видела это, видела! Она существует! Она придёт и за мной тоже! – Маргарет в исступлении выкрикивала безумные слова, жалобно глядя на меня и пребольно сжимая мои руки. Под глазами у неё залегли тёмные тени, волосы разметались по подушке. Всё то время, пока лекарство не оказало своё действие и не погрузило её в сон, она продолжала бессвязно бормотать что-то про ужасную птицу, которая схватила её мать.

Признаюсь, на меня эта вспышка нервной лихорадки произвела самое гнетущее впечатление. Мать Маргарет, моя тётка Вирджиния Вордсворт, была весьма неуравновешенной особой и обладала эксцентричным характером. Моя матушка частенько говорила мне, что я должна удерживать кузину от необдуманных поступков и наблюдать за её душевным равновесием, чтобы не дать проявиться наследственной склонности к меланхолии и нервным припадкам.

«Неужели несмотря на все мои усилия Маргарет унаследовала предрасположенность к неврастении и истерическим приступам?» – так думала я, поднимаясь на верхний этаж, когда Абигайль сменила меня у кровати спящей кузины.