Уолтер Кенни - Скрытые пружины

Какое-то время мы обе молчали. Я боялась заговорить, опасаясь выдать великую радость, завладевшую мной. Наконец-то! Наконец-то мы уедем отсюда, вернёмся к моему отцу, в наш светлый и радостный дом! Разумеется, я ошибалась.

Да, Маргарет собиралась покинуть поместье, вот только она не планировала возвращаться со мной в Уотер-хаус, их план с Крингелем заключался совсем в другом. Сейчас она, должно быть, уже в Германии, на родине Виктора Крингеля (если это, конечно, его настоящее имя).

– Я заметила, что ты избегаешь мистера Вордсворта,– утвердительно произнесла я, наблюдая за лицом кузины.

– Да, – тихо ответила она, не глядя на меня. – Не спрашивай меня, почему.

Кивнув, я участливо пожала её руку и поразилась тому, как она была холодна.

– Почему мы вообще приехали сюда? Что заставило тебя вернуться в Хиддэн-мэнор? – я задала ей вопрос, давно меня интересовавший, не особо надеясь на ответ.

– Письма, Бетти. Все эти годы, что я провела в Уотер-хаус на попечении твоих родителей, мой отец присылал мне письма, ни одно из которых я не читала. Тётушка Мод прятала их от меня, совсем как ты то письмо от Ричарда Фергюсона. По какой-то причине она не хотела моего возвращения в Хиддэн-мэнор. Когда… когда она умирала, то между нами состоялся разговор. Я не поняла и половины того, что она хотела мне сообщить. Ты помнишь, в каком тяжёлом состоянии она находилась.

Я кивнула, не сумев сдержать набежавших слёз.

– И что она тебе сказала? Почему ты не рассказала мне об этом сразу же?

– Думаю, что она бредила, Бетти. Болезнь изнурила её тело и сломила её дух. Она непрестанно плакала, просила прощения, говорила, что очень виновата передо мной. Иногда, как мне отчётливо показалось, она принимала меня за мою мать. Тётушка Мод всё время жалобно повторяла: «Джинни, я так виновата перед тобой, так ужасно виновата!» Как-то раз, в минуту просветления, она схватила меня за руку и твёрдо произнесла: «Ты плохо знаешь своего отца, Маргарет. На самом деле он совсем, совсем другой человек». В шкатулке, которую она завещала мне, находилось несколько дюжин писем от отца. В них он просил меня вернуться или хотя бы приехать навестить его. Не знаю, зачем ему это было нужно.

Во время того, как Маргарет говорила всё это, я не отрываясь смотрела на её лицо. Мои руки задрожали, мне пришлось проглотить ком в горле и отвернуться, чтобы не прервать её и не наговорить ей колкостей.

Я тщетно старалась сдержаться, но, не сумев сделать это, высказала в тот день кузине всё, что накопилось у меня в душе. Глубокая обида и постоянная изнуряющая ревность к негодяю Крингелю развязали мне язык.

– И ты… всё это время ты скрывала от меня последние слова моей матери? Ты понимаешь, что они касаются меня напрямую?! Они принадлежат мне! Ты стала совсем другая, злобная, чёрствая! И это всё из-за него, я знаю! – для меня явилась такой неожиданностью подобная скрытность, что я не могла найти нужные слова для выражения своих чувств, и Маргарет, несомненно, поняла это.

В голове не укладывалось, что кузина была способна столь длительное время скрывать от меня эти события. Мы всегда были неразлучны, мы делились друг с другом всем – мыслями, чувствами, надеждами и страхами. По крайней мере, я так думала.

Прогулка была безнадёжно испорчена, бумажные свёртки миссис Дин с заманчивым содержимым так и не были вскрыты. Когда мы вернулись в поместье, между нами выросла ледяная стена молчания, растопить которую не желала ни одна из нас.

И вот закономерный итог – я держу в руках письмо, читая которое мне неудержимо хочется рыдать.

«Бетти, я знаю, что своим поступком причинила тебе боль. Прости меня, если сможешь, но поступить по-другому я не могла. Попытайся понять меня. Иногда жизнь требует от нас жёстких мер, и по отношению к другим, и, более всего, по отношению к нам самим.

Я знаю, что ты всегда была невысокого мнения о Викторе, и я не буду разубеждать тебя. Ты вправе думать о нём и обо мне исходя из своих жизненных убеждений, ведь правила и традиции для тебя никогда не были пустым звуком.

Ты, наверное, не поверишь мне сейчас, но я всегда буду вспоминать наше детство и твою всегдашнюю заботу обо мне с невероятным теплом. Мне жаль, что за последние дни мы наговорили друг другу столько ужасных слов.

Я искренне сожалею, что всё так вышло, поверь, но у меня нет другого выхода. Знаю, что мои слова могут показаться тебе ужасными, но я твёрдо убеждена – мою мать убили. Об этом свидетельствуют и письмо Ричарда Фергюсона, и мои детские воспоминания.

После того как я узнала правду об исчезновении моей матери, оставаться в Хиддэн-мэнор я не могу. Прошу, прости мне эти слова – но и Уотер-хаус не стал для меня родным домом. Там я всегда ощущала на себе клеймо материнского греха, о котором викарий Пристли никогда не дал бы мне забыть. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как принять предложение Виктора.

Знаю, что если бы я сообщила тебе обо всём заранее, то ты непременно постаралась бы помешать нам, несомненно, руководствуясь самыми лучшими побуждениями. Именно поэтому я и хранила в секрете наши с Виктором планы. Ещё раз прошу тебя, Бетти, постарайся меня понять, а прощение, я верю, придёт с милосердным временем.

Я очень надеюсь, что нам с тобою суждено встретиться ещё раз, что эта разлука не навсегда. Эта вера поддерживает меня сейчас, когда моё будущее столь же зыбко, как утренний туман над рекой Дарт.

Я люблю тебя, Бетти, и мои чувства к тебе всегда будут неизменны, помни об этом. Когда мы увидимся снова, ты, надеюсь, уже простишь меня.

P.S. Не терзай себя понапрасну, ты никак не сумела бы предотвратить случившееся. И к твоему сведению, Виктор Крингель вовсе не такой ужасный человек, каким он тебе представляется».

Дочитав письмо, я бросила его в потухший камин, но уже через минуту выхватила тонкие листки из пепла. Этим утром отец Маргарет рассчитал всю прислугу, выдав им вознаграждение за несколько месяцев вперёд, но всё равно, я не хочу, чтобы кто-то нашёл письмо моей кузины и прочёл его.

Да, я наконец покидаю этот холодный дом и возвращаюсь в Уотер-хаус, но как же это возвращение не похоже на то, каким я его себе представляла!

Лёжа на спине и уставясь в низкий скошенный потолок, я ищу в себе силы, чтобы окончательно проснуться и спуститься к завтраку. Плотная повязка на шее мешает мне поворачивать голову.

Вчерашним вечером, когда мы с Чейзом дождались полицейскую машину, медики, прибывшие вместе с инспектором Маккормиком, настаивали на том, чтобы госпитализировать меня в ближайшую больницу, но я категорически отказалась от этого. Чейз, по своему обыкновению, явно сгустил краски, когда вызывал Маккормика в Хиддэн-мэнор.