Уолтер Кенни - Скрытые пружины

Судя по звукам, Чейз всё ещё возится с образцами, и я не стала его дожидаться. Не смогла отодвинуть тот момент, когда то, что являлось тайным много десятилетий, явится мне одной. Не знаю, что я собиралась там отыскать – фамильные драгоценности предыдущих владельцев, тайное убежище преступного синдиката или сундук со старинными монетами, но я совсем не ожидала встретить то, что там находилось все эти годы на самом деле.

Сначала мощный луч фонарика осветил пустоту – каменные плиты пола, низкий почерневший потолок. Стоя в дверном проёме, я почувствовала слабый порыв сквозняка, принёсший запахи речной воды. Отдалённый шум подземной реки, похожий на невнятное человеческое бормотание, слышится здесь намного отчётливее, чем снаружи.

Убедившись, что помещение безопасно и риск обрушения минимален, я шагнула внутрь и с неохотой вдохнула запах сырости с медным привкусом. И тут свет фонарика выхватил из тьмы картину, от которой я мгновенно утратила самообладание.

Из моего горла вырвался хриплый вопль. Непроизвольно дёрнувшись в сторону и потеряв равновесие, я попыталась одной рукой нашарить какую-нибудь опору, отчего на меня обрушилось что-то огромное, придавившее к столу, на котором и находилась так испугавшая меня находка. Фонарь выпал из моих рук и тут же погас.

От мысли, что я, возможно, лежу сейчас на черепе, который, радушно приветствуя гостя в своём тайном убежище, ухмылялся секунду назад прямо мне в лицо, я сдавленно закричала и в тот же момент ощутила, как шею пронзила резкая боль.

Те несколько минут, которые Чейзу понадобились для того, чтобы понять, где я нахожусь, были самыми страшными в моей жизни. Отчаянно дёргаясь всем телом, я сумела сползти на пол и получила ещё один ощутимый удар по голове той штукой, которая и повалила меня в объятия мертвеца. Пульсирующая боль в шее мешала мне мыслить здраво и я являла собой жалкое зрелище, ползая на полу в поисках потухшего фонарика и зажимая рану одной рукой.

Бледное лицо Чейза, ввалившегося в потайную комнату, выражало такой несусветный ужас, что это почему-то быстро заставило меня взять себя в руки. С его помощью я встала на ноги и, пошатываясь, отошла подальше от стола. Руки моего ассистента были холодны как лёд.

– Вы вся в крови, – со страхом проговорил Чейз, доставая из поясной сумки бинт в индивидуальной стерильной упаковке. – Что здесь произошло?

По шее текло что-то горячее, тонкая блузка с одной стороны успела пропитаться насквозь.

– Не знаю, Чейз, я сама толком не поняла, – ответила я хриплым голосом, обматывая бинтом шею и стараясь не клацать зубами. – Там, на столе… Что-то острое, возможно, нож. И ещё там чей-то череп. Я упала туда и сильно поранилась.

В ярком свете фонарика обнаруживается причина моего ранения – толстые осколки стекла. Один из них, плавно изогнутый, лежащий плашмя, залакирован блестящей кровью. Под стеклянным крошевом виднеется свёрнутый вчетверо лист бумаги – к нему медленно подбирается алая капля, и я еле успеваю выхватить его, оставив на краешке кровавый отпечаток.

Черепа нигде не видно, видимо, я скинула его на пол, пока отчаянно дёргалась, пытаясь встать, а под ногами валяется двухметровый бронзовый торшер на трёх львиных лапах. Наступив на него, я запинаюсь и чуть не падаю на Чейза, продолжающего с ужасом смотреть на меня.

– Бинт, – хрипло выговаривает он, показывая пальцем на мою шею.

Приложив руку к повязке, я ощущаю, что она пропиталась кровью. Пальцы стали влажными и липкими. Боль, что удивительно, почти перестала чувствоваться, только голова чуть кружится и немного подташнивает от приторного ржавого запаха.

– Вам в больницу надо! Немедленно! – встревоженно говорит Чейз с истеричными нотками в голосе и, полуобняв меня, выводит наружу, прочь из тайного склепа. – Только как мы доберёмся туда без машины? Вы же истечёте кровью. У вас наверняка перерезана артерия!

– Если бы у меня была перерезана артерия, я бы сейчас с тобой не разговаривала, – резонно замечаю я, шагая к выходу и прижимая к шее свежий бинт. Чейз, чья Библия – инструкция по безопасности, во время проведения работ носит с собой неистощимые запасы бинтов и пластырей. – Это царапина или небольшой порез. Но нам всё равно придётся звонить Маккормику. Мы не можем скрыть факт обнаружения ещё одного мертвеца, даже ради мистера Крюгера.

– Миссис Уайт, а вы уверены, – с запинкой спрашивает Чейз, подозрительно на меня косясь, – что там и правда был череп? Вы сильно поранились, испугались…

– Давай вернёмся и проверим, – спокойно предлагаю я, но Чейз уже набирает номер инспектора.

В ожидании приезда сотрудников полиции мы с моим ассистентом сидим на пороге парадного входа, наслаждаясь чистым прохладным воздухом, в котором чувствуется недавний дождь. Чейз навертел мне на шее повязку, такую огромную, что я даже голову опустить не могу. Кровотечение, кажется, остановилось, но он всё равно каждую минуту взглядывает на меня с тревогой и всё время повторяет: «Ещё немного, миссис Уайт, потерпите ещё немного. Сейчас они приедут». Чейз стал бы отличным сотрудником неотложной помощи. Его толстовка, которую он набросил мне на плечи, уютно согревает левый бок, к которому прилипла мокрая и холодная ткань блузки.

Про письмо из склепа я вспоминаю не сразу, а когда мысль о нём приходит мне в голову, то я досадливо морщусь. Его, несомненно, придётся отдать, но сначала я должна прочесть то, что там написано, ведь эта находка по праву принадлежит мне. Можно даже сказать, что я получила её в результате схватки с мертвецом.

Попросив Чейза подсветить мне, охая, привстаю и аккуратно достаю из рабочей сумки спрятанный там конверт. Мы с Чейзом молча переглядываемся и понимаем, что чувствуем сейчас одно и то же – исследовательский азарт и щекочущее возбуждение, охватывающие тебя целиком, когда в руки попадает предмет из прошлого, являющийся частичкой чьей-то истории, возвращающий к жизни тех, кого уже нет. Мы будто готовимся заглянуть в замочную скважину, чтобы увидеть за ней то, чего давно уже не существует.

Я протираю руки дезинфекционным раствором, а затем чистым бинтом. Конверт не запечатан. На нём нет никаких записей, он чист. Осторожными движениями я извлекаю из него сложенный вчетверо лист бумаги, покрытый частыми строчками. Письмо находится в отличном состоянии, по-видимому, хранилось много лет в той стеклянной колбе, которую я раздавила в процессе неравной борьбы с бронзовым торшером, но на сгибах бумага такая хрупкая, что мы читаем его, разложив в чистой жестяной коробке для консервации грунтовых проб. Внизу страницы расплылось поблёкшее чернильное пятно, скрывающее окончание письма.

«Я не знаю, перед кем мне следует извиняться, но всё-таки молю, заклинаю о милосердном прощении за то, что я сотворил.