Валентина Назарова - Когда тебя нет

Я умываюсь холодной водой и гляжу на себя в зеркало. Синяк из фиолетового становился буро-зеленым, но зато из-под него начинает проклевываться мой правый глаз. Где-то в глубине дома хлопает дверь, я вздрагиваю. Мне жутко. Даже не от того, что теперь, когда я знаю все, мне угрожает опасность и меня могут убить. Все, что было до этого, — детские пугалки. Теперь все всерьез. Но это не важно. Меня страшит осознание того, что всякая история обречена повторять саму себя снова и снова. Я думал, что, открыв секрет Илая, я стану свободным, но, по правде говоря, теперь я — раб этого знания. Я прижимаю кончик указательного пальца к холодной поверхности зеркала. Где-то я слышал, что, если между пальцем и его отражением есть зазор, это значит, из зеркала кто-то смотрит наружу.

Заварив еще кофе, я возвращаюсь в свою комнату и вновь перечитываю цепочку электронных писем, которую Михаил Вилин начал около трех лет назад под темой: «Легкая жизнь».

— Какая легкая жизнь? Это что, какой-то фильм Феллини? Ты вообще спал? — Карлос, нахмурившись, изучает исписанные мною листы бумаги. — Ты взял мой нуоутбук? Не хочешь мне ничего объяснить?

— Что ты здесь делаешь?

— Живу, забыл?

— Дай мне одну минуту.

— Серж, ты окончательно сбрендил?

— Нет, просто устал. Сколько времени?

— Десять утра. А что?

— Просто интересно.

Карлос фыркает.

— А что это? — он указывает на россыпь бумаг.

— Да так, фигня всякая. Надо выкинуть. — Я принимаюсь сгребать бумажки со стола.

— Ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?

— Что рассказать?

— Ничего, — каталонец пожимает плечами. — Просто я рассчитывал, что после всего, через что мы прошли вместе, я имею право знать, что на этих гребаных серверах.

— Я бы и сам рад разобраться в этом.

У меня звонит телефон, уже знакомый номер с французским префиксом.

— Привет!

— Здравствуй. Я получила твое сообщение. Что ты нашел?

— Ничего, — отвечаю я вслух, глядя в лицо Карлоса. — Это была ложная тревога. Все впустую.

— Вот как? Ну что ж, наверное, это к лучшему. А вдруг то, что Илай спрятал, подвергло бы тебя еще большей опасности. Я и так спать не могу, Серж, мне так страшно.

— Ну да.

— Ты скоро приедешь?

— Да. Скоро.

Когда она вешает трубку, Карлос глубоко вздыхает и хлопает меня по плечу. Он явно хочет сказать мне что-то, возможно, дать какой-то совет, но вместо этого обходится простым вопросом:

— Кофе будешь?

— С каких пор такая щедрость?

— Завтрак входит в стоимость номера. Але, Серж, ты в порядке?

Он щелкает пальцами у меня перед носом.

— Я просто не спал почти сорок часов. Ну и обезболивающие тоже не помогают ясности рассудка.

— Ну, класс. Серж, так нельзя, ты понимаешь? Пора успокоиться. Конференция окончена, Саша и Миша уехали, Олли мертв. Тебе ничего не угрожает.

Я бросаю на него долгий взгляд, в надежде, что мне не придется произносить вслух то, что было и так очевидно.

— Ах, черт возьми, — он хлопает себя по лбу, — девушка. Ты волнуешься за свою девушку и за то, что эти упыри могут сделать с ней, узнай они, что она как-то причастна ко всей этой истории. Только погоди минутку, Серж, они ведь уже знают об этом! Помнишь, за ней гнались?

— Это не то, тогда они просто предупреждали ее, что нельзя задавать лишних вопросов.

— А она задавала?

— Нет.

— Ну да, она только ударила парня по голове? Сколько раз? Десять? Милая безобидная девушка, таких приводят домой знакомиться с мамой. Серж, ты в своем уме?

— Пошел ты.

— Я на твоей стороне.

— Ты на своей стороне. Мне пора уезжать.

— Опять дежавю. Сейчас? Но ты совсем не спал.

— Высплюсь в пути. Я должен ехать, правда.

— Все-таки ты придурок, Серджио. Куда ты теперь едешь?

— В Брюссель.

Я ухожу. Внизу, на еще толком не проснувшейся каррер Хоакин Коста, я оборачиваюсь и в последний раз окидываю взглядом дом номер двадцать семь.

Такой обычный, ничем не примечательный. Овощная лавка и аптека на первом этаже, распускающиеся в висячих горшках цветы и разноцветные флажки носков, развешанных на маленьких балкончиках. Если бы я не знал, ни за что не поверил бы, что в этом доме однажды жил серийный убийца.

На самом деле в Брюссель я не еду. Прошлой ночью я нашел попутку до Парижа. На этот раз я постарался выбрать такую, где точно не встречу никого, кто мог бы стать моим другом. Не думаю, что смогу справиться с новыми социальными контактами в ближайшее время. В последнее время я начал отчетливо ощущать, что израсходовал количество валентностей, отведенное на тех, кого я готов был впустить в свою жизнь.

Водителем оказывается мужчина неопределенного возраста, испанец, который даже если и хотел завязать со мной беседу, не мог сделать этого просто в силу языкового барьера. Вместо этого мы слушаем разговоры о футболе по субботнему радио, то и дело он с досадой хлопает ладонью по рулю или шепчет проклятия. Где-то возле Тулузы мы останавливаемся на автобусной остановке и подбираем второго попутчика, молодого парня в наушниках, который явно возвращается домой после рейва и не настроен говорить или снимать темные очки. В какой-то момент я засыпаю с телефоном в руке и открываю глаза только много часов спустя, когда за окном глухая ночь, а мое плечо с раздражением трясет водитель-испанец.

— Salido, el terminal, — ворчит он, его дыхание кислое от растворимого кофе и голода.

Я расплачиваюсь с ним и выхожу на залитую желтым сиянием фонарей улицу. Накрапывает дождь. Вдоль по знакомой улице, лавируя между зияющих в асфальте луж и раскиданных ветром мусорных пакетов. Бездомная китаянка спит на том же месте, прямо на ступеньках, только спальный мешок у нее новый, розовый, под цвет курточки ее маленького пса. Я аккуратно переступаю через нее, стараясь не задеть.

Клерк узнает меня сразу, как только я кладу на стойку пару купюр. Он протягивает мне ключ, и, крепко зажав его в ладони, я шагаю к лифту. Дребезжа и кашляя, он дотягивает меня до последнего этажа. Двери открываются с тихим скрипом, я ступаю в сумрачный коридор и сворачиваю направо, остановившись у двери с покосившимся номером пятьсот пять над маленьким глазком. Я не хочу использовать ключ, вместо этого негромко стучу. Никто не отвечает.

Я прижимаюсь лицом к двери, глазок мигает перламутровым сиянием ночного телеэфира, внутри все тихо. Разжав ладонь с ключом, я прикладываю его к замку. Раздается щелчок. Дверь тяжело ползет внутрь.

Лиза лежит на боку, лицом к двери. Ее руки зажаты между коленей, будто она замерзла во сне и не знала, как согреться. Глаза закрыты. Я поднимаю с пола краешек одеяла и накрываю ее сверху. На секунду мне кажется, что этого не может быть, что, наверное, она умерла, пока ждала меня здесь, в комнате пятьсот пять, столько времени, а я все не ехал. Но она только спит, ее веки подрагивают. Я сажусь рядом и устало гляжу в мерцающий экран телевизора.