Валентина Назарова - Когда тебя нет

IlayGGordon_1807176 — Илай Гордон. Кроме имени, информации тут почти нет, но я решаю покопаться в проектах, за которыми он следит. Все они, так или иначе, связаны с одной темой — безопасность данных. Вот откуда эта паранойя — он как минимум знает чего бояться.

Я ввожу в поисковике «Илай Гордон» + «Безопасность данных» и кликаю на клавишу «Найти». После пятерки нерелевантных результатов идет что-то похожее на джекпот. Некто Илай Гордон, фаундер стартапа, разработки которого использовали у нас в офисе для слежения за персоналом, выступал на Всемирном мобильном конгрессе в Барселоне 25 февраля прошлого года с докладом на схожую тему. Я кликаю на ссылку с видео. Если это он — я точно узнаю его по голосу. Я немного волнуюсь, от этого посмеиваюсь и накручиваю волосы на палец. Видео грузится, затем я вижу его. У него одно из тех лиц, по которым невозможно с уверенностью определить возраст. Темные курчавые волосы, угадывающиеся залысины, неловкая полуулыбка, пытливый напряженный взгляд. Это он, я узнаю этот скрипучий смех и вечно вопросительную интонацию. Я чувствую прилив эндорфинов. При всей неловкости момента (формально поиски информации о нем в Интернете делают меня сталкером) я искренне рад увидеть, наконец, лицо человека, которого я, в общем-то, считаю своим, вполне вероятно, единственным другом вот уже несколько лет. Это было так просто. Я представляю себе, как напугаю его, когда скину эту ссылку в наш чат, потом вспоминаю, зачем искал его.

— О, где же ты, Трон? — произношу я вслух, поставив видео с выступлением на паузу.

Где-то над моей головой, будто в ответ, начинает орать чертов кот.

В зиме для меня самое главное испытание — это пережить первую половину февраля, с ее нежданными снежными рецидивами и тревожными мыслями, думал я, придерживая за руль свой прыгающий вниз по ступенькам велосипед. Теперь все позади. Почти что.

Сегодня я проснулся пораньше, мне хочется провентилировать легкие, и я решаю проехать до офиса на велике вдоль канала. Мне нравится крутить педали и слышать в ушах ритм своего сердца, приятно чувствовать кожей ветер и вдыхать маслянистый запах воды. Мир проносится мимо, как будто я стою на месте, а набережная подо мной крутится по кругу, как декорация в компьютерной игре.

Ида Линн заговорила со мной первая, так, будто мы были друзьями всю жизнь. Вот так вот, ничего особенного, никакой захватывающей истории. Она просто сказала мне «привет» и протянула замызганный розовый наушник.

— Что там? — спросил я, с опаской вертя в руках похожую на перламутровую ракушку пластмассу.

Она кивнула, давая мне понять, что я должен вставить его в ухо. Я повиновался. Она внимательно следила за моим лицом, стряхнув с головы капюшон застиранного красного анорака.

— «Bruise Pristine», — сказала она на английском, сплюнув мне под ноги шарик жвачки. — Нравится?

Она смотрела мне в глаза, не отрываясь, беззвучно, одними губами повторяя вслед за дребезжащим в крошечном наушнике голосом вокалиста:

— In this matrix, it’s plain to see, it’s either you or me [20] Строки песни группы «Placebo» — «В этой матрице легко увидеть тебя или меня». .

Она склонила голову набок, тряхнув расчесанными на прямой пробор, крашенными в черный цвет волосами. Я немного расслабился, позволив барабанному биту проникнуть внутрь своей черепной коробки. Есть какая-то мышца возле виска, которая всегда напрягается, когда я слышу громкие звуки, и глушит их, спасая мой мозг. В тот момент меня не нужно было спасать. В тот момент я встретил сразу две любви: Ида Линн Брорсен и Брайан Молко [21] Брайан Молко — солист группы «Placebo». . Они обе были единственные и на всю жизнь.

— Так что, нравится?

Я на секунду задумался, позволяя биту проникнуть еще глубже внутрь, а глазам — привыкнуть к ее маленькому дерзкому лицу. Это было не похоже ни на что из того, что было раньше.

— Ты кто? — спросила она, не дожидаясь моего ответа.

— В смысле?

— Ну ты гот, металлист, сатанист?

— Я… не знаю…

— Я — альтернативщица. — Она высунула язык и зажала между передними зубами маленький лиловый гвоздик, торчавший из его мягкой розовой середины, будто это было ее удостоверение личности. Мне захотелось спросить, альтернативщицей чему она была, но я только промолчал, возвращая ей наушник.

— Как тебя зовут?

— Сергей.

— Дебильное имя, буду звать тебя Серж.

Я только пожал плечами. Вдалеке показался мой автобус.

— Играешь на гитаре?

— Немного, — соврал я, прежде чем успел сообразить, как легко она может поймать меня на этой лжи. Впрочем, это была не совсем ложь.

— Круто, это очень круто. Я собираю группу.

— Вот как?

Юкка и мама заставляли меня молиться перед едой и слушать унылую душеспасительную музыку, в то время как все, кого я знал в Финляндии, слушали рок и носили толстовки с сердцами и пентаграммами. Несмотря на то что она красила волосы в черный цвет, Ида Линн недолюбливала готов и металлистов.

«Слишком просто, — говорила она, — Сатана это не ответ, веря в Сатану, мы только подтверждаем их доктрину, надо развалить их мир с помощью любви».

Ей нравилась другая музыка, та, в которой кроме рева гитар и басов были еще слышны слова. В начале нулевых такого было предостаточно. Ее любовь к «Placebo» доходила до культа личности и обожания, впрочем, я был готов разделить ее с ней. Собственно, я был готов разделить с ней все, что угодно — наушники, бутылку пива, диван, если мы оставались ночевать у кого-то из друзей.

Нашей главной трагедией было то, что «Placebo» никогда не приезжали в Хельсинки, а денег на то, чтобы поехать вслед за ними в тур, как мечтала Ида Линн, у нас, у двух нищих подростков, конечно же, не было. Конечно, ходили легенды об их визите на музыкальный фестиваль в 1997 году, но тогда ей было всего девять лет, а меня и вовсе не было еще в Финляндии. Поэтому мы довольствовались блэк-метал гигами, которых было предостаточно, и на концерты кого, проявив ловкость, а иногда и хитрость, она всегда умудрялась протащить нас бесплатно.

Мелодии и грохот концертов, теснота и близость ее тела, пот, свой, чужой, локти, головы и кулаки. Сначала я думал, что мне нужно защищать ее в мошпите, а потом я понял, что это от нее надо было спасаться — она не боялась никого. Мне оставалось только любоваться ее черными волосами, блистающими в сине-красных всполохах прожекторов, и крепко держать ее горячую влажную ладонь по дороге к бару, когда она тащила меня сквозь толпу. Она дала мне другую жизнь, отдельную и отличную от скудных радостей жизни обрюзгшего викинга и его истеричной христианки-жены.

Я так и не понял, как она это сделала, но спустя месяц у нас была своя группа — «The Wicked Games», в которой я неумело играл на электрогитаре и, как мог, пел, каждый день преодолевая свою боязнь быть высмеянным за акцент, прическу, имя или еще что-нибудь, другие два парня пытались обуздать барабаны и бас. Ида Линн просто болталась вместе с нами дни напролет в гараже ее дяди и тети, с которыми она жила, рисуя огонь и черепа в огромном розовом альбоме, который она везде таскала за собой.