М Беннетт - Охота

– Не всегда, – признала я. – Но то, что происходит сейчас, очень похоже.

И я закричала что есть мочи, обернувшись к мосту, где слегка мерцал красный огонек, означавший, что «Сарос 7S» ведет запись.

– Вам все удалось записать?

– Да! – крикнула мне в ответ с моста Нел. – Все записано!

Шафин и Нел выступили из засады, перегнулись через парапет. Нел держала в руке «Сарос» и теперь направляла его луч прямо на Генри. Вода, кипевшая вокруг наших ног, стала белой как молоко.

Нел высоко подняла смартфон, ткнула какую-то кнопку, и гаджет заговорил голосом Генри:

– Случалось и погибали. В разные годы – не так уж мало набралось. И все это были «прискорбные несчастные случаи». С детишками из семей, которые не могли тягаться с нами.

Генри вскинул руку – в точности как я, когда понадеялась, что кто-то из Средневековцев сжалится и вытащит меня из озера. Но он-то не просил помощи. Он приказывал.

– Отдай мне это, – внятно, угрожающе произнес он, словно учитель, отбирающий контрабанду у непослушного ученика.

Таков был его напор, что на миг я испугалась: как бы Нел не сбросила смартфон в подставленную ладонь.

Но она лишь головой покачала.

– Бесполезно, – сказала она. – Даже если отберешь у меня телефон, видео уже загружено на «Сарос Орбит». Это спутниковая система хранения, абсолютно надежная.

– Как видишь, технологии тоже неплохи – главное, применять их с умом, – подхватил Шафин.

Генри потерпел поражение. Ему следовало это признать. Рухнуть наземь, зарыдать, молить нас не разоблачать его, не допустить публичного скандала. Но ничего подобного он делать не стал. Он выпрямился во весь рост, более гордый и грозный, чем когда-либо, глаза его сияли безумным, фанатичным огнем.

– Вы не можете победить, – заявил он. – Наш порядок никогда не будет нарушен.

– Да неужто? – отозвалась Нел. Крепкий орешек эта девчонка. – Один раз ткну в экран, и видеозапись отправится в «Ютьюб», «Фейсбук», «Снэпчат», «Твиттер» и «Инстаграм». К утру твое признание услышат все. Станешь сенсацией интернета. Все кончено, Генри. Твоему миру пришел конец. Добро пожаловать в мой мир.

Генри отступил на шаг – ближе к обрыву, – словно желая увеличить дистанцию между собой и этим приговором. Но все-таки он не сдавался.

– Наш порядок сохранится, пусть и без меня! – крикнул он.

Шафин ответил ему угрюмо, насмешливо:

– Настал новый порядок.

Мне кажется, следующие несколько мгновений навсегда – сколько я проживу – останутся у меня перед глазами. Считается, что перед смертью все, что видишь, замедляется, как будто прокручивается замедленная съемка, так вот, это чистая правда. Я повернула голову к Шафину, когда он прокричал эти слова с моста, и на миг оторвала взгляд от Генри, а тот сделал еще один шаг к обрыву. Тогда, лишь тогда я осознала, что он только что сказал: «Пусть и без меня».

И я поняла, что сейчас произойдет.

Я развернулась стремительно, мокрые волосы хлестнули меня по лицу, спотыкаясь, я бежала, разгребая ногами воду, спешила к Генри, как только могла, а вода замедляла мое продвижение, словно зыбучий песок, и голос – мой собственный голос – орал:

– НЕ-ЕТ!

Жизнью клянусь, всегда готова это повторить: я успела дотронуться кончиками пальцев до пальцев Генри, а потом мои пальцы скользнули, я упустила его. Я видела, как он завис в пространстве – на секунду, на час, на вечность – невероятно сильный, полный грозной власти. В эту долю секунды наши глаза встретились – он уходил непобежденным. Раскинув руки, словно на кресте, он сделал еще один шаг – с обрыва над водопадом.

И словно какая-то сила вернула меня во двор Паулина, когда я бросила монету в средневековый колодец. Монета падала, падала в темноту, я все ждала, когда же она с плеском коснется воды. Генри и монета – падали вместе. Время над водопадом Конрада растянулось до бесконечности, рев водопада оглушал нас – мы так и не услышали, как Генри упал на камни внизу.

По правде говоря, то, что было дальше, я помню плохо.

Нел говорила мне, что я рухнула там же, на вершине водопада, и Шафину пришлось брести ко мне по колено в воде, и он только-только успел подхватить меня, пока я сама не соскользнула с обрыва. Он поднял меня и унес в «Лендровер», припаркованный на мосту для вьючных лошадей. Смутное воспоминание о том, как я побывала в объятиях Шафина, у меня сохранилось, но особой романтики в этом не было. Я оцепенела от холода и шока, и вообще мне все еще казалось, что смерть близка.

Очевидно, в темноте до самого замка «Лендровер» вела Нел. Говорю же, эта девчонка полна сюрпризов. Поездку я тоже не запомнила, как не запомнила и тот момент, когда Шафин и Нел, надев на меня что-то из своих вещей, чтобы прикрыть гидрокостюм, внесли меня, трясущуюся в ознобе, в дом, и как слуги забегали туда-сюда, и притащили мне халат, и укутали одеялами, и устроили перед огромным пылающим очагом в главном зале, не помню, как все тот же престарелый семейный врач пришел осмотреть меня.

Зато я помню, как намного позже возвратились Средневековцы и не сумели скрыть тревожного изумления, завидев меня живой. Помню, как они пустились, каждый на свой лад, придумывать отговорки:

– Боже , мы так за тебя тревожились …

– Ты не помнишь, как ты упала в реку? Мы все пытались тебя вытащить…

– А потом тебя затянуло под лодку Генри, и ты пропала…

– Мы думали, ты утонула…

– Мы все это время искали тебя…

Вот что они меня искали, в это я вполне могла поверить, только вовсе не затем, чтобы спасти.

Потом – чуть позже – Куксон, это я тоже запомнила, первым спохватился:

– А где Генри?

Шафин в упор поглядел на меня и чуть заметно покачал головой.

Несколько Средневековцев отправились за ним. Лара вернулась и сказала:

– Гены все еще нет дома.

Тогда на поиски отправился Идеал.

Потом они вызвали полицию.

Потянулись часы перед камином Большого зала – я мелкими глотками пила горячие напитки, завернувшись в белый махровый халат, и отвечала на все вопросы увертками и ложью, и мы часами ждали результатов этих полицейских поисков, ждали с нарастающим ужасом, ведь мы знали, каков будет этот результат. Наконец меня отпустили и позволили отправиться в постель.

Я еле вползла в «Лоутер» и даже не стала зажигать свет. Снаружи на подъездной дорожке стояли полицейские машины с включенными мигалками, каждое мгновение тревожная вспышка подсвечивала комнату. Я села на кровать, измотанная до полусмерти, со стены на меня глядел Джеффри, и в этом синем свете выражение его морды вдруг показалось мне приветливее прежнего. Взгляд мертвого оленя вроде бы смягчился, нос округлился, кончики рогов казались не столь острыми. Он словно бы сдался, смирился.