Влада Ольховская - Синдром Джека-потрошителя

Пыреев легко согласился, и скоро они уже сидели в кафе при клинике, в которой работал психотерапевт.

– Зачем вы их свели? – спросил Дмитрий, когда с формальными приветствиями было покончено. Он был не в том настроении, чтобы тратить время на любезности.

Сергей Аркадьевич, к его чести, не стал изображать удивление и спрашивать, о ком речь.

– Я никого не сводил. Не представляй это так, будто я начал названивать Леону и настаивать, чтобы он познакомился с ней. Он пришел ко мне и попросил о помощи. Я предоставил ему единственную помощь, которую мог.

– Познакомив его с сумасшедшей?

– Дима, прошу, выбирай слова. Во-первых, Анна Солари не сумасшедшая, это мое профессиональное мнение. Во-вторых, она мне дорога, я знаю ее дольше, чем тебя и Леона, и, если ты намерен ее оскорблять, нам лучше разойтись сейчас.

Выбирать слова было не так уж просто – после всего, что Дмитрий узнал сегодня. Ему позвонила Лидия; она, рыдая в трубку, сообщила, что Леон снова бросил все и уехал, когда Анна Солари позвала его.

Дмитрий раскаивался за то, что случилось между ним и Лидией. В то же время ему сложно было обманывать себя, продолжая верить, что он ничего не чувствует к ней. Приходилось признать: он влюблен в жену собственного брата. И единственным правильным поступком было сохранение двух семей: его и своей. Он не мог допустить, чтобы Леон и дальше пренебрегал ею!

Говорить с Леоном было бесполезно, с Анной, как оказалось, тоже, эта мелкая дрянь просто обманула его. Теперь он надеялся, что хотя бы Пыреев даст ему подсказку.

– Вы прекрасно знаете Леона, – указал Дмитрий. – Его прошлое, тех чертей, что живут у него в голове. И вы свели его с такой женщиной!

– Насколько мне известно, расследование, которое вел Леон, было твоей инициативой.

– Да, но я же не думал, что все зайдет так далеко!

– Любое дело, в которое вовлечен серийный убийца, не может идти по правилам настольной игры, – вздохнул Пыреев. – Твоя беда в том, что ты делаешь из брата фигурку на шахматной доске. Это срабатывало, пока он был мал и зависел от тебя. На мой взгляд, эта зависимость даже затянулась, доставив ему определенные сложности. Но по своей природе Леон не ведомый, а ведущий, ты не можешь вечно управлять им – и давно уже не управляешь.

Дмитрий лишь досадливо поморщился:

– Да дело не в управлении! Я просто пытаюсь уберечь его.

– От жизни?

– От соблазнов, и вы прекрасно знаете каких!

– Я бы не назвал это знанием. Как и в этом расследовании, ты пытаешься строить точные прогнозы. Напрасно, Дима. Это жизнь, да еще и не твоя. Признай это и отступи.

– Да вы что, не понимаете, во что может превратиться Леон, если я отступлю?! Вы что, не помните, чем был наш отец?!

Обычно Дмитрий контролировал себя лучше – для него это было важно, он гордился таким умением. Но последние дни измотали его, довели до предела, и даже перед Пыреевым, невозмутимым, как скала, ему было сложно держать себя в руках.

Сергей Аркадьевич сделал вид, что не заметил его повышенного тона.

– Оставь своего отца в покое, он мертв, из могилы он не доберется ни до тебя, ни до Леона.

– Ему и не нужно добираться, он уже в нас! И если в себе я уверен, то Леон… Недавно я был уверен и в нем, именно поэтому я рискнул привлечь его к этому делу. Но теперь все полетело к чертям! Вы не понимаете, что она погубит его? То, что ему досталось от отца, могло не проявиться никогда – а при ней проявится, и еще как!

Опасность была велика, риск – огромен, а Пыреев продолжал наблюдать за ним так, будто не происходило ничего особенного.

– Нет, – просто сказал он.

– Что – нет?

– Анна не позволит ему стать копией отца.

– Почему вы так уверены?

– Потому что, если бы существовала хотя бы крошечная вероятность того, что Леон пойдет по его стопам, Анна бы и на километр к нему не приблизилась. Она разбирается в таких людях, как твой отец, гораздо лучше, чем ты, Леон или даже я. Она их чувствует на каком-то животном уровне, это невозможно объяснить. Но если она села с Леоном в машину, пустила его в свой дом, улыбалась ему и привязалась к нему, ты можешь спать спокойно: того, чего ты боишься, в нем нет.

– Нет, – упрямо повторил Дмитрий. – Она его погубит.

Он слишком устал и слишком не любил Анну Солари, чтобы прислушиваться к доводам разума.

Однако Пыреев, с этой его безмятежностью, будь она неладна, лишь покачал головой:

– Нет, не погубит. Но, возможно, она научит его жить.

Она была мертва.

Она прекрасно помнила, как это произошло. Она стояла на темной крыше, по которой хлестал ледяной дождь, смотрела в глаза чудовища, а потом умерла. От страха, должно быть, потому что чудовище так и не успело ее коснуться. Но она приняла свою смерть, она поверила в это, и теперь даже не помнила, кем она была раньше.

Кто она такая?

Как ее зовут?

Сколько ей лет?

Поначалу это было лишь пустыми вопросами, на которые она не могла найти ответ. Да и не искала: если она уже мертва, то какая разница? Но время шло, и то, что с ней происходило, было не слишком похоже на загробную жизнь, о которой рассказывала бабушка.

Начать хотя бы с того, что ей было больно. Если смерть освобождает от любого страдания, то почему ей так плохо сейчас? Ее тело было слабым и будто онемевшим, а когда она пыталась двинуться, резкая боль мигом заставляла ее прекратить. Правая рука, лежащая то ли на подушках, то ли на валиках, и вовсе постоянно пульсировала болью, этой рукой она не могла даже пошевелить. Ей было тяжело дышать, у нее кружилась голова, она не понимала, что происходит, и не могла открыть глаза.

Но в этом вынужденном ожидании к ней и возвращались воспоминания обо всем, что случилось. О тех днях, когда она была счастлива и все вокруг звали ее Каштанчиком… Даже вспомнив это, она все равно не могла понять, как осталась в живых.

Прошла целая вечность, прежде чем связь между ней и внешним миром восстановилась. Сначала были молчаливые врачи и медсестры, кудахтавшие вокруг нее, как наседки. Она не обращала на них внимания и не слушала, что они говорят; они не могли сказать ей ничего ценного.

Потом пришла женщина-следователь, и это давало хоть какую-то надежду на правду.

– Привет, малышка, как ты? – нервно улыбнулась ей следователь.

Она старалась быть жизнерадостной и искрящейся оптимизмом. Наверное, так было положено. Но ей отчаянно не хватало артистизма, и то, что она видела перед собой, наверняка было не лучшим вдохновением для лжи о том, что все будет хорошо.

– Где моя мама?

– Она… она в порядке!

Следователь запнулась, покраснела и быстро отвела глаза. И это, как ни странно, значило гораздо больше, чем ее ответ.

– Моя мама умерла?

Она и сама удивилась тому, как ровно и безжизненно звучал ее голос.