Елена Мейсак - Без права на возврат

– Звучит убедительно, но как-то чересчур таинственно.

– Давай попробуем по-другому. На свете живет очень много хороших, добрых людей, которые с уважением относятся к земле, трудолюбивы, умеют и любят работать и приумножать добро. Но почему-то именно у них дома и продаются за долги, а огороды сносят ради освоения неизвестно чего и неизвестно зачем. А другие люди тоже хорошие, и тоже добрые, и тоже умеют и любят работать. У них есть по гектару земли, но нет здоровья, чтобы это все вспахать, засадить и облагородить. Потому у них растет только трава. Но вторые даже и не подумают предложить первым даже метра земли, ни в аренду, ни на продажу. Пусть эту землю им даже передать некому. И знаешь, что движет ими? Ими движет жадность. Пусть все сгниет, но зато мое! Жадность – самая бесовская энергия на свете. А потому, самая сильная. И это значит, она превзойдет силы добра, как ни крути. Жадность ломает баланс на земле. И сестру твою сгубила именно она.

– Я всегда считала, что ее сгубила глупость.

– Нет, ее сгубила жадность. Когда на нее конкуренты навели…

– Кого на нее навели конкуренты?

– Потом расскажу. Но вот когда ты говоришь, что она отказывалась уехать с некогда хлебного места, разве это не жадность? Ей было жалко отдавать место более успешным на тот момент конкурентам, было жаль потраченного времени, усилий, не потому ли она полетела в пропасть? В этом и есть зло. Оно в жадности. В неумении ослабить бульдожью хватку и расцепить зубы, хоть и сжимают они лишь смердящую падаль.

– Но почему ты решил, что можешь в этом уравнении с кучей неизвестных определить, где добро, а где зло? Ты говоришь, сестру сгубила жадность. Почему не неверие?

– Неверие не всегда зло. Иногда оно может уберечь тебя от целой кучи проблем. И твою сестру сгубило не только это. Но расскажи, что в твоем понимании есть неверие?

– Почему сестра не пробовала подумать, что то, что с ней происходит – ей во благо? Почему она сделала такой странный выбор, угробив переживаниями свое здоровье? Почему ко всем злоключениям родителей она добавила еще одно? Почему, черт побери?! Ведь хуже, чем молча наблюдать то, как у тебя силы зла отнимают землю, может быть лишь то, когда они отнимают у тебя здоровье. Ты сидишь и смотришь, как все гниет, ветшает, зарастает бурьяном. Но сделать при этом ничего не можешь! И если ты считаешь жадность злом, то почему неверие ты таковым не считаешь?

– Поясни.

– Ты тут так красиво декламируешь свои постулаты о силах добра и зла. Но способен ли ты увидеть эти силы? Увидеть своими глазами? Нет. А раз не способен, значит ты вынужден признать, что силы эти нематериальны, и тебе остается лишь в них поверить. Так почему же, когда речь заходит о том, что Бог кому дал, а что не дал, твоя психика вновь превращает тебя в мешок с костями? Почему ты не веришь в то, что ты есть нечто большее, чем это?

– По-моему, тебя сносит куда-то в Тихий океан течением твоих мыслей. Почему ты решила, что я так уж ни во что не верю?

– Потому, что мы не всегда знаем, почему Бог делает в этой жизни так, а не иначе. Мы видим себя мешком с мясом, который не видит ничего дальше собственного носа. Мы думаем, что сфера нашего влияния на мир ограничивается нашим телом, а событийный ряд нашей жизни заканчивается сегодня. То есть, если сегодня у нас произошла такая оказия, как банкротство, это значит, что в этой жизни нам уже ничего хорошего не светит и светить не будет, и поэтому лучший способ решить проблемы – это начать жрать себя изнутри, надев маску палача и приговорив самого себя. Но кто знает, для чего все произошло. Может быть, Бог хотел сохранить нам жизнь и убрал от нас то, что убило бы нас в конце концов. Часто не сразу можно понять, что хотят сказать нам силы добра, но мы уже склонны продать их за бесценок. Поэтому не жадность самая бесовская энергия на свете, мой друг, а неверие. Бог вам не шут гороховый, чтобы бегать за вами и доказывать: ах, раз вы мне не верите, ну давайте я вам докажу сейчас что-нибудь, и заслужу это ваше доверие. Как бы ни так. Не верите, сидите, где сидели. А может, где-нибудь похуже.

– Ну ладно, ладно, разошлась! Ведь это ты, а не я заговорил тут о справедливости. О том, что сестра испортила жизнь себе и родителям. Ты должна сама следовать тому, что проповедуешь. А значит, не пытайся влезть в головы родителям и домыслить за них, что было бы для них хорошо, а что плохо, что добро, а что зло. Ты ведь никогда не говорила с ними об этом, да? А значит, понятия не имеешь, что они на самом деле чувствовали.

Она замолчала.

– Послушай. А давай-ка приведем себя в порядок, пообедаем и прокатимся со мной кое-куда, а?

– Пообедаем?

– Ну да. Ты проспала почти полдня, и на часах уже три.

Старенький «жигуленок» вез их в северном направлении. Ехали практически молча, она не спрашивала, он не отвечал. Генка вообще любил напустить тумана и изобразить загадочность. Она решила не мешать ему в этом и просто смотрела в окно, размышляя о разном.

В салоне потянуло табачным дымом. На секунду отвернувшись от окна, она увидела, что Генка прикурил сигарету. Той же марки, что и двадцать лет назад. При всей своей загадочности он никогда и ни с кем не изменял своему постоянству.

Генка был одет в старомодную рубашку с коротким рукавом, на левой руке у него восседали советские часы на металлическом ремешке, его любимые. Правая, держа сигарету, послушно и плавно переключала передачи. Светлая поросль на руках золотилась в лучах послеобеденного солнца, уже вынашивавшего свой план побега за горизонт.

Она вдруг подумала, что эта картинка ей была знакома и когда-то очень нравилась. У Генки были очень развитые, сильные кисти и мускулистые, хотя и немного жилистые, руки. Она любила смотреть на то, как он держит ими руль, и они едут куда-то, не разбирая времени.

В очередной раз затянувшись, ее таинственный водитель выбросил окурок в окно. Не успела она сообщить, что сейчас уже немодно выбрасывать из окон что попало, как Генка, выжав сцепление и включив четвертую передачу, прибавил газу. Что-то ей подсказывало, что сейчас он…сейчас он, как и тогда…да и улица была та же самая!

И действительно, не успела она так подумать, как Генка устроил гонки с другими автомобилями, прямо как тогда. Прошедший дождь связывал их с прошлым, а с реальностью – то, что куда более современный автопарк не позволит войти даже в лонг-лист этого состязания.

Но Генку, похоже, это совершенно не пугало. Еще бы, он ведь раньше вел курсы по экстремальному вождению, и был в своем деле лучшим. Ни одного человека автомобиль не слушался так, как его. Тем обиднее было ей то, что жизнь у него отобрать пытался все тот же старый добрый друг человека, автомобиль.

Притормозив на ближайшем светофоре, Генка сосредоточенно смотрел вперед. Его рука лежала на рычаге переключения передач, а нога – в миллиметре от педали сцепления. Когда включился зеленый сигнал, он пулей рванул на перекресток, насилуя двигатель, и когда тахометр почти захлебывался, переключал передачу.