Агата Горай - Память без срока давности

– Думаешь, в мои четырнадцать предел мечтаний четыре стены и телевизор?

Мама тоже поднимается, прихватив с собой немного фото из новой серии «без лица».

– Я так не думаю, но и это не выход. Тем, что ты уродуешь память, ты себе не поможешь. Что плохого сделала тебе ты маленькая?

Слова мамы звучат будто насмешка, но я понимаю, что ей не до смеха.

– Если б только в моих силах было уничтожить этой самой булавкой собственную память… А так, я просто избавляюсь от лица, которого не вернуть. Этой девочки больше нет, зачем хранить ее отпечатки?

Мама трясет зажатыми в руке фотографиями перед моим лицом.

– Это не отпечатки – это прошлое, а оно уж точно неповинно в настоящем. – Мама бросает пачку испорченных фотографий на мою кровать и снова склоняется. – Те, которые ты не успела уничтожить – я забираю. Довольно издеваться над бумагой.

– Ну да! Забирай! Тебе же без них через год-другой придется сильно постараться, чтобы вспомнить лицо своей подохшей дочери, потому что первого числа этого года ВОТ ЭТО дитя СОЖРАЛ пес! Забирай! – срываюсь на крик и, схватив с пола охапку фотографий, бросаю их маме в лицо. – Бери, тебе они нужнее, у тебя ведь с головой все в порядке, и совсем скоро твой мозг сотрет все до приемлемого вида и твой «ангелочек» превратится в размытое пятно с розовыми переливами.

Горячая пощечина обжигает менее пострадавшую, правую, щеку.

– Не смей так говорить!

Признаться, подобного я не ожидала, но если мама этим ударом хотела поставить меня на место, то у нее все вышло с точностью до «наоборот».

– Как хочу – так и буду говорить! – схватившись рукой за пылающую часть лица, я не собираюсь сбавлять обороты. – Что, правда глаза колет? Радуйся, что есть что колоть.

– Лиза, я не заслужила подобного отношения!

– А я, по-твоему, заслужила все ЭТО?

– Но я-то тут при чем?

– Ты всегда ни при чем!

– Я просто пытаюсь заботиться о тебе и облегчить немного жизнь.

– Ты не обо мне заботишься, а о себе. Это ведь тебе нужен мой прежний образ.

– Лиза, ты принимала сегодня лекарства? – будто опомнившись, интересуется мама, в то время как ее ладони вытирают слезы.

– Я не сумасшедшая. Мне не нужны ни твои чертовы успокоительные, ни обезболивающие, ни блокирующие память.

– Лиза, но…

– Что «но»? Что «но»? Это тебе нужно пить все эти пилюли, чтоб забить ими чувство вины. А мне они не помогут.

– Какое еще чувство вины? Я не виновата в том, что с тобой произошло. – Мама растерянно хлопает ресницами. – В этом никто не виноват. Это ужасная, трагическая случайность…

– Ну да, конечно! Удобно списывать все на «случайности», не так ли? Но я скажу тебе, мамочка, что всего этого кошмара в моей жизни могло и не быть, если б не твой муж-алкаш и его дура-жена.

– Лиза… – мама шепчет мое имя с такой болью, чувствовать которую, я думала, она уже неспособна. Но меня это не цепляет, а заставляет задуматься: какой бы была ее речь, ощути она всю ту боль, которую держу в себе каждый день собственной жизни я?

– Да, мама. Если пожелаешь, я готова написать расписку, что говорю тебе все это, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Ты запрещала мне заводить собаку, и поэтому я довольствовалась редким общением с чужими питомцами. Поэтому я в тот проклятый день позвала к себе Буля. А если б меня дома ждал мой собственный пес, или кот, или хотя бы крыса… Если б не папаша, у которого все время горят трубы, меня б вообще в тот день на улице не было. Пива ему захотелось! Алкаш долбаный! Так кто виновен в том, что я теперь Квазимодо? И не нужно лить слезы и упрекать меня сейчас в жестокости и несправедливости. Я устала быть справедливой и, наступая себе на горло, всех понимать. Я ненавижу вас всех! Беги к своей Клавочке, ей твоя опека и забота больше по душе, а тем более привычнее, а я уж как-то сама со своим дерьмом справлюсь. Ах да, можешь даже не стараться списать весь этот мой текст на свое стандартное «не со зла». Я это все говорю тебе сейчас еще как СО ЗЛА. Я очень, чертовски, неимоверно, охренительно ЗЛА!

Чувствую себя ночным горшком, который, наконец, опрокинули, и все его содержимое вылилось наружу. Стало легче, но зловоние не исчезло. До этого момента я могла только догадываться, что во мне живет подобная ненависть и жестокость. Страшно, когда осознаешь, что ты далеко не ангел, каким тебя считали тринадцать лет. Все твое нутро годами пропитывалось дерьмом и гнилью, и в один момент это поперло наружу.

– Лиза… – в моем имени не слышно жизни, мама не наполнила его ею. – Я и не представляла, сколько в тебе… Я даже подумать не могла, как сильно ты меня ненавидишь…

Мамины глаза безумно мечутся по моей комнате, руки висят вдоль тела, а удары ее сердца я слышу, находясь от нее на расстоянии в несколько шагов, но… останавливаться поздно.

Контрольный в голову:

– Я не тебя НЕНАВИЖУ, а всех ВАС!

Падаю на кровать лицом, остатками лица, в подушку, как из-за любой проблемы в детстве. И, как в детстве, тут же чувствую легкое и теплое поглаживание по спине.

– Я просто зашла поздравить тебя с днем рождения и пожелать тебе исполнения всех желаний, здоровья и сил. Прости…

Я глотаю ком за комом, разрываясь между желанием повиснуть у мамы на шее и слезно просить прощения за все гадости, которые только что ей наговорила, и чувством облегчения, которое испытала. Наверное, то, что было озвучено – мое истинное Я, так как я не спешу виснуть на маме, а позволяю ей бесшумно уйти.

Пусть в такой жесткой и жестокой форме, но впервые в жизни я сказала именно то, что думала. Не жалею, что не стала таскать весь этот груз неозвученных претензий и обид дальше. Мамина память со временем все сгладит, приукрасит, быть может, вовсе уничтожит этот эпизод, а мне пусть немного, но стало легче.

Школьный год я закончила заочно, хотя физическое состояние организма в целом позволяло явиться в класс – морально я не была готова.

Дни пролетали в ожидании пожертвований на следующую операцию. Я попросту сидела в собственной комнате и ждала, когда в дверь войдет мама и скажет, что добрые люди насобирали нужную сумму денег, и мы отправляемся в очередную клинику. В первые дни моего пребывания в больнице были потрачены все скудные родительские сбережения, позже они влезли в кредиты, и, спасибо, Зоины родители хорошо помогли. Мои мама с папой их не винили и ничего у них не требовали. Буль прожил по соседству не один год и никогда не был агрессивным. Что с ним случилось в тот день, не знали ни они, ни мы – никто. Но семейство Хонгов чувствовало вину за собой и старалось всячески поддерживать мою семью. Хотя мне от этого не легче.