Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

Вдруг Рита дергает головой, поводя носом и навострив уши. Я замираю. Она что-то услышала. И, конечно же, через пару секунд я тоже это слышу. Хруст гравия. Голоса.

Ключ, поворачивающийся в замке.

Анна

Марк не просто высаживает нас из машины, но и провожает до дома.

– Так значит, ты наконец тоже волнуешься? – спрашиваю я, пока он вносит в коридор автолюльку Эллы. – Теперь, когда понимаешь, что вовсе не лисица принесла нам на крыльцо кролика?

В коридоре холодно, и я двигаю ползунок термостата, пока не слышу гул отопления.

– Вообще-то, он сказал, что ни в чем не уверен.

– Без фотографий, ты хотел сказать?

– Без экспертизы. – Марк выразительно смотрит на меня, и я сглатываю очередной упрек. Ссорами делу не поможешь. – Но да, я волнуюсь, – серьезно говорит он, и я чувствую, что сейчас начну оправдываться, но он еще не закончил. – Волнуюсь за тебя. – Он запирает дверь. – То, что ты сказала в полицейском участке… Что ты чувствуешь присутствие матери… – Он умолкает, но я не собираюсь помогать ему в этом разговоре. – Это совершенно нормально для человека, который скорбит, но это может в то же время быть симптомом того, что ты не справляешься. Учитывая Эллу и все эти гормональные изменения, связанные с родами…

– Ты думаешь, я схожу с ума, – помолчав, констатирую я.

– Нет. Я так не думаю.

– Но что, если мне нравится чувствовать, что мама все еще здесь?

Задумчиво кивнув, Марк проводит пальцем по губам, опустив подбородок в ладонь. Его профессиональный жест. От этого я чувствую себя как пациентка, а не как его девушка, мать его ребенка.

– Что, если я хочу видеть призраков? Прости, как ты там говорил? Что, если я хочу испытывать «галлюцинаторные переживания, вызванные смертью близкого человека» ? – Мой голос сочится сарказмом, и я вижу обиду в глазах Марка, но уже не могу сдержаться.

– До скорого. – Марк не целует меня на прощание, и я его не виню.

Он выходит, и я слышу звякание ключей, когда он запирает дверь на два оборота.

Интересно, что он пытается сделать: не дать опасности проникнуть внутрь или выйти наружу?

– Твоя мама – дура, Элла, – говорю я малышке.

Она моргает. И зачем только я повела себя так некрасиво? Марк волнуется, вот и все. И делает это как на личном, так и на профессиональном уровне. Разве не его способность сочувствовать и сопереживать привлекла меня изначально? А теперь я воспринимаю ту же черту как недостаток.

Меня познабливает, и я наклоняюсь к батарее. Она теплая, но в доме все равно холодно. Я громко смеюсь: как все-таки в сознании всплывают все эти клише про призраков. Но мой смех звучит неубедительно даже для меня самой, потому что чье-то присутствие я ощущаю не только из-за холода.

Все дело в запахе духов.

Духов моей матери.

Запах ванили и жасмина – Addict от Диора. Запах столь слабый, будто он мне просто мнится. Да он мне и мнится. Я стою у подножия лестницы, закрываю глаза, втягиваю носом воздух – и больше его не чувствую.

– Ладно, пойдем. – Я вынимаю Эллу из люльки.

Говоря с ней вслух, я немного успокаиваюсь, приглушая бурлящее в животе ощущение, словно тысяча бабочек попалась в сачок.

Несмотря на работающее отопление на кухне, тут тоже холодно. Пахнет свежим ледяным воздухом – с нотками жасмина, на которые я стараюсь не обращать внимания. Рита скулит в комнате со стороны кладовки. Я открываю дверь, чтобы приласкать ее, но она выбегает на кухню и принимается обнюхивать пол, бегая кругами. Несмотря ни на что я улыбаюсь.

– Глупышка собачка! – говорю я Элле. – Глупышка, да?

Я даю ей косточку, и Рита нехотя прекращает охоту на невидимых кроликов и несет косточку в свою корзинку рядом с плитой, где начинает удовлетворенно ее разгрызать.

«Галлюцинаторные переживания, вызванные смертью близкого человека» – так в психиатрии описывается что-то настолько мистическое. Настолько необъяснимое.

«Некоторые люди утверждают, что вели долгие беседы с умершими близкими, – сказал Марк в полицейском участке. – Часто это симптом реакции скорби, так называемая патологическая скорбь, но иногда это может быть симптомом куда более серьезного расстройства психики».

Симптом. Реакция. Расстройство.

Так мы называем процессы, которые не понимаем, потому что боимся их значения. Боимся их воздействия на нас.

«Долгие беседы».

Я бы что угодно отдала, лишь бы вновь услышать голоса родителей. У меня есть пара видеозаписей: тосты на вечеринках, дурачество в отпуске, видео с моего выпускного – тогда в течение дня мама и папа периодически вели съемку, а потом смонтировали все в один ролик. Мои родители – по другую сторону камеры, весь день они не сводили с меня объектива, так они гордились, но микрофон улавливал каждое их слово. Как они сидели в переднем ряду в Батеруотском зале Уорикского центра искусств:

«Наша малышка…»

«Поверить не могу».

«Ой, посмотри на вон того мальчонку – надел на выпускной джинсы! Мог бы и принарядиться».

«Ой, ладно тебе, сама в этих брюках в саду возишься».

«Вот я дура, а? Думала, сегодняшний день – праздник Анны! Если бы я только знала, что мне тут показ мод предстоит…»

После вручения дипломов они отвели меня ужинать в «Тейлорс», где гордость папы – как и громкость его речей – все нарастала, а мама украдкой утирала слезы, рассказывая очередному встречному о моем дипломе, хотя я и не могла похвастаться хорошими оценками. К десерту мне уже отчаянно хотелось убраться оттуда, но я не могла лишить родителей этого момента счастья. Я была их единственным ребенком. И первой из семейства Джонсонов, кто учился в университете. Они заслужили этот праздник.

Я так часто просматривала видео с моими родителями, что помню каждое слово наизусть, но это не то же самое, что вживую. И никогда не будет как прежде.

Я закрываю глаза. Запрокидываю голову. Повинуясь порыву, развожу руки в стороны ладонями вверх, краешком сознания думая о том, что, если сейчас кто-нибудь заглянет в окно, я умру от стыда. Но если я чувствую маму , слышу аромат ее духов…

– Мам? Пап? – Мой голос дрожит и срывается в пустой кухне. – Если вы слышите меня…

Снаружи доносятся завывания ветра, шорох веток в саду. Рита скулит. Этот жалобный, пронзительный звук быстро угасает.

Когда мне было одиннадцать лет, Лора показала мне доску уиджа для спиритических сеансов, объяснив, что можно вызывать духов мертвых при помощи стратегически расставленных свеч и доски с тщательно подписанными буквами алфавита, – мы соорудили доску сами.

Она заставила меня пообещать, что я никому об этом не расскажу, и мы ждали следующего раза, когда Лору оставят присматривать за мной, чтобы провести сеанс.