Нельсон Демилль - Реки Вавилона

— Женщина, которая очень много значит для меня, тоже была вынуждена убивать сегодня ночью. Она убежденная пацифистка, но преодолела себя.

Ноеминь отложила винтовку в сторону.

— Со мной все в порядке. Я справлюсь с этим. А сейчас мне нужно выполнять свою работу. — Она вытерла глаза и вновь припала к прицелу.

Хоснер оставил ее одну и отправился обходить линию обороны.

Светила луна. Защитники холма немного оправились от шока, большинство из них уже могли рассуждать нормально. Обороняющиеся вернулись к обычным делам — распределяли оставшиеся боеприпасы, воду, ухаживали за ранеными, где было возможно, восстанавливали разрушенные укрепления.

Закончив осмотр линии обороны, Хоснер нашел Бурга, и они вместе отправились в кабину «Конкорда». Когда они зашли туда, Бекер колдовал над рацией, в тишине кабины слышались шумы помех. Бекер выключил рацию и сообщил остановившимся позади него Хоснеру и Бургу:

— «Лир» продолжает глушить нас. Наверное, до наступления дня не улетит на дозаправку.

— Что ж, тогда попытаемся установить связь днем. — Хоснер сделал большой глоток из бутылки сладкого израильского вина, которое пил Бекер. Скорчив гримасу, он уселся на откидное кресло, поднял с пола папку с психологическим портретом Риша и с отсутствующим видом принялся ее листать. — Один из наших блестящих армейских психиатров пишет, что Ахмед Риш поддается обработке. Правда, не говорит, какой именно обработке, но я предполагаю, что он имеет в виду отсечение головы. — Хоснер поднял взгляд на Бурга. — Исаак, как бы ты поступил на месте Риша в сложившейся ситуации?

Бург забрался в кресло бортинженера, закинул ногу на ногу и вытащил из кармана трубку.

— Если бы я был параноиком, то, наверное, настолько воспылал бы жаждой взять реванш, что снова повел бы на штурм этих несчастных ублюдков.

— Но пойдут ли они? — спросил Бекер.

— Мы и раньше пытались угадать это, — ответил ему Хоснер. — Думаю, Риш убедит их, что с нами почти покончено. Он сумеет это сделать. А сейчас у него есть пленная, и, что бы она ни говорила о нас, Риш истолкует ее слова так, как ему требуется.

В кабине воцарилось долгое молчание, каждый из мужчин представил себе Дебору Гидеон в руках Риша — обнаженная, замученная, избитая, одинокая… умирающая. Хоснер надеялся, что у нее хватит ума постараться избежать пыток и рассказать все, что она знает. Не такая уж это большая цена, не стоит ради сохранения их секретов идти на пытки. Но он боялся, что арабы будут пытать ее в любом случае, лишь ради удовольствия. Хоснер подумал, что ему трудно злиться на Риша, ему просто было жаль девушку. А злиться на Риша — это проявлять чистой воды лицемерие.

Воспользовавшись табаком Бурга и обрывком погодной карты, Бекер свернул самокрутку. Он покашлял, нарушая затянувшуюся тишину.

— Каковы теперь наши шансы?

— На самом деле наши шансы остались прежними. — Казалось, что Хоснер просто рассуждает вслух. — Сейчас у нас почти тридцать единиц оружия, но боеприпасов, как и прежде, не более чем по сотне на ствол. Укрепления наши разрушены, и у нас нет ни воды, ни сил восстановить их. Мы пустили в ход все свои уловки, и во второй раз нам уже больше не удастся никого одурачить. Брин убит, да и питание прицела уже на пределе. В любом случае к винтовке осталось лишь десять патронов. Я попросил двух человек попытаться приспособить прицел к автомату «АК-47». — Хоснер сделал еще один большой глоток вина из бутылки. — Кстати, почему это у нас до сих пор не кончился керосин?

Бекер улыбнулся.

— Просто удивительно, насколько неточны эти приборы. Не знаю, откуда они берут свои идиотские показания.

Хоснер кивнул.

— Только не говори об этом раввину, а то он прочитает нам проповедь о чуде не кончающейся святой жидкости. Но все равно у нас почти нет емкостей, а имевшийся «коктейль Молотова» мы весь использовали. — Он допил вино и бросил бутылку на пол. — Ты спросил о наших шансах… Наши шансы продолжают зависеть от ашбалов. Так что остается только ждать следующего шага арабов. — Хоснер бросил взгляд на папку, лежавшую у него на коленях. — Ахмед, — тихо произнес он, — если у тебя есть хоть капля разума, то ты уберешься к чертовой матери из Вавилона, пока он не стал твоей могилой. Но ты, конечно же, не уберешься.

Тедди Ласков посмотрел на фотографию Риша.

— Поговори со мной, Ахмед.

Ицхак Талман отхлебнул из стакана глоток портвейна и бросил взгляд на свой экземпляр фотографии Риша.

— Почему он до сих пор не связался с нами? Чего он хочет?

В кафе было шумно, разговоры почти всех многочисленных посетителей касались мирной делегации. Разговоры о чем-либо другом показались бы непатриотичными. Все посетители кафе узнали двух бывших генералов ВВС Израиля, но никто не глазел на них, докучая своим вниманием.

Ласков приложился к своей водке.

— Думаю, Риш не сумел захватить их, иначе он уже дал бы о себе знать.

— Тедди, но если они не пленники, то, значит, мертвы.

Ласков снова сделал глоток водки.

— Живы! Я знаю это. Я это чувствую.

— Но где тогда их держат в плену?

— В Вавилоне. — Это вырвавшееся слово удивило самого Ласкова так же, как и Талмана. Возможно, эта мысль пришла Тедди в голову потому, что в разговоре они употребляли слова «пленные», «держать в плену», вместо «заложники», «взять в заложники». Тут была прямая ассоциация с Вавилоном. А может быть, помогла водка. Или все же это было нечто большее, чем ассоциация слов в совокупности с алкоголем. — Вавилон, — повторил Ласков и почувствовал, что попал в точку. — Вавилон, — снова произнес он, встал и отодвинул кресло. — Вавилон! — на этот раз уже почти закричал Ласков, и головы посетителей повернулись в его сторону. Талман схватил его за руку, но Тедди вырвался. Он сгреб свои бумаги в «дипломат» и выбежал на улицу.

Талман еле успел впрыгнуть на сиденье такси рядом с Ласковым, машина уже трогалась.

— Иерусалим! — крикнул Ласков водителю. — Дело чрезвычайной государственной важности!

Талман захлопнул дверцу машины, и водитель, который знал о законе, позволяющем превышать скорость в случае дела чрезвычайной государственной важности, резко рванул вперед, пересек площадь Святого Георгия и свернул на дорогу, ведущую в Иерусалим.

— Вавилон, — снова произнес Ласков, но на этот раз уже гораздо тише.

Водитель бросил взгляд через плечо, а потом посмотрел в зеркало заднего вида, изучая лица своих пассажиров.

— Вавилон, — повторил Талман, но не так убежденно, как Ласков. — Да. Возможно. Вавилон.

— Вавилон, — проговорил Иаков Хоснер, глядя на папку с психологическим портретом Риша. — Все разрушения Вавилона не так ужасны, как опустошение в сознании людей. — Он где-то вычитал эту фразу. Хоснер отыскал на полу полбутылки вина, составлявшие рацион Кана. — Все же лучше, чем ничего. — Он сделал большой глоток, но не выдержал и сплюнул. — Если я когда-нибудь вернусь в Хайфу, то употреблю всю свою энергию на производство хорошего местного вина.