Нельсон Демилль - Реки Вавилона

— Салем, а может, тебя сегодня ожидает задница верблюда? Или, может быть, этой твой хозяин Ахмед Риш?

Смущенные и подавленные ашбалы что-то закричали в ответ, двое из них вскочили и бросились вверх по склону, но их сразили пули.

Ахмед Риш сидел на корточках в канаве рядом с радистом, в нескольких метрах от него сидел и Салем Хамади. В темноте казалось, что он плачет или молится, а может, просто ругается про себя. Риш крикнул ему:

— Вставай! Мы должны предпринять еще одно, последнее, усилие. У них уже, наверное, мало боеприпасов. Луна еще не взошла. Последнее усилие. Пошли! Мы должны лично возглавить эту атаку.

Хамади поднялся и зашагал рядом с Ришем. Большинство оставшихся в живых ашбалов машинально последовали за ними.

Бутылки и банки с «коктейлем Молотова» дождем посыпались на изготовившихся к атаке арабов, пули израильтян проделывали бреши в их рядах. Комья земли сбивали с ног, засыпали распростертые на земле тела.

Но наконец громко и четко звучавший позади голос отдал приказ к отступлению.

— Назад! Назад! Отбой! Отходим!

Абдель Джабари сидел рядом с загоном для скота и командным голосом вещал в микрофон:

— Назад! Назад! Отбой! Отходим!

Динамик громкоговорящей установки, провода которого чудом остались целы, был установлен вблизи окопа поста наблюдения и подслушивания № 2.

— Назад! Назад!

Дебора Гидеон очнулась от этих криков. Она посмотрела из окопа на небо. Невероятно красивая россыпь ослепительно бело-голубых звезд сверкала прямо над ней. Рядом послышались шаги людей, пробегавших мимо нее вниз по склону. Какая-то фигура склонилась над ней, заслонив звезды, и Дебора закрыла глаза.

— Назад! — закричал Джабари. И, хотя молодые ашбалы знали, что это очередная военная хитрость, они притворились, что не понимают этого, и устремились назад, выполняя приказы, отдаваемые решительным тоном. Но другой голос, такой же решительный и властный, голос Ахмеда Риша — а может, это тоже военная хитрость? — призывал их идти вперед.

— Вперед! В атаку! За мной!

И тут же ниже по склону:

— Назад! Отходим!

Совершенно ясно, что ашбалам было проще выполнять приказ об отходе, чем об атаке, да к тому же и менее опасно. Огонь израильтян ослаб, они выжидали, чем все это закончится. Арабы ясно поняли смысл ослабления огня, обороняющиеся как бы говорили им: «Не надо торчать в этой ловушке на склоне. Дверь открыта. Уходите».

Метрах в двадцати от центра линии обороны восточного склона Питер Кан и Давид Бекер стояли возле большого баллона со сжатым азотом. К горловине баллона был прикреплен телескопический амортизатор от передней опоры шасси, на который сверху водрузили самолетное сиденье, а на него положили покрышку колеса. Кан подал сигнал, и Бекер поднес спичку к пропитанным керосином сиденью и покрышке. Они вспыхнули, а Кан в этот момент открыл клапан давления. Азот ворвался в полый амортизатор и вытолкнул вперед его телескопическую секцию. Сиденье и покрышка полетели вперед, описав дугу над бруствером, словно огненный шар из Книги пророка Иезекииля. Ударившись о склон, этот шар высоко подпрыгнул, рассыпая во все стороны горящие куски, опустился и снова запрыгал вниз по склону через ряды ашбалов.

Кан и Бекер сложили телескопическую секцию амортизатора, закрепив на конце еще одно сиденье и последнюю покрышку. Запустив новую горящую и прыгающую ракету, они «зарядили» одно только сиденье, направили свою «пушку» в южном направлении и выстрелили.

Ашбалы дрогнули и побежали — сначала некоторые из них, а потом все, включая оставшихся офицеров и сержантов. Бежали они быстро, однако это отступление не было беспорядочным. По возможности арабы забирали с собой раненых, но убитых и смертельно раненых оставляли канюкам и шакалам. Те раненые, которых не сумели забрать отступающие, ползли сами, скатываясь вниз по склону.

Обороняющиеся прекратили огонь еще до того, как посыльные от Бурга передали этот приказ по всей линии обороны. Арабам было позволено беспрепятственно отступать, и, поскольку израильтяне не стреляли, они сумели забрать с собой большую часть оружия, оставленного на поле боя. Но это казалось израильтянам малой ценой в обмен на прекращение атаки. Однако тот факт, что на тактическую сделку с обороняющимися пошли не офицеры, а рядовые ашбалы, Бург посчитал чрезвычайно важным признаком.

На вершине холма и на склоне стояла тишина, она проникала в темноту, охватывая окружающие равнины и холмы. Восточный ветер уносил запахи пороха и керосина, покрывая при этом живых и мертвых тонким слоем пыли. Когда шум и грохот затихли в ушах людей, они поняли, что эта тишина является всего лишь временной глухотой после боя. Вскоре они смогли не только ощущать восточный ветер, но и слышать его: он приносил с собой крики и стоны мужчин и женщин с покрытого телами склона. В ночи завыли шакалы, их вой напоминал радостный крик толпы римлян, которые только что стали свидетелями превосходного боя гладиаторов.

Бург посмотрел на часы. Все представление заняло тридцать девять минут.

Истекающий кровью Добкин лежал на западном берегу Евфрата. Он пытался понять, что означала внезапно наступившая тишина. Здесь могло быть два объяснения. Генерал попробовал восстановить в памяти звуки последних пятнадцати минут боя и истолковать их с точки зрения опытного военного, каким он являлся, но боль в бедре мешала сосредоточиться. И все же, если верх одержали арабы, он наверняка бы услышал их победные крики. Превозмогая боль, Добкин внимательно прислушался. Ничего. Тишина. Он расслабился, теряя сознание от боли и усталости.

Хоснер нашел ее возле южной оконечности западного склона. Она стояла на краю обрыва и смотрела на реку. В руке, прижатой к бедру, Мириам держала автомат. Хоснер остановился и вгляделся в ее лицо, освещенное отблесками от воды.

— Ты кого-то убила?

— Я… да, ты прав. Ты прав. — Мириам выронила автомат и повернулась к Хоснеру.

Он заколебался. Переспать с женщиной — это одно, а проявление чувств — уже совсем другое, такое отношение накладывает определенные обязательства. И Хоснер не знал, готов ли он взять на себя подобные обязательства.

— Тебя… тебя считают пропавшей без вести.

Мириам тоже замялась.

— Я здесь. Я не пропала. — Она рассмеялась тихим нервным смехом.

— И я не пропал, — вымолвил Хоснер с каким-то оттенком недоверия своим же словам. — Мы отбили их.

— Я убила девушку.

— Все, кто впервые стреляет во время боя, считают, что они убили кого-то.

— Нет. Я действительно убила ее. Она упала вниз.

— Может, она просто испугалась и убежала.

— Нет. Я попала ей в грудь… мне так кажется.