Бернар Миньер - Гребаная история

Ноа постучал в дверь с надписью «Дирекция». Ему ответил важный голос:

— Войдите.

Директор — индеец-ламми — встал, застегнул пуговицу на пиджаке и прошелся по кабинету. Его рост приближался к метру девяноста, а весил он, должно быть, килограммов сто, но Ноа не видел над его поясом никаких признаков избыточного веса. В густых волосах виднелась седина, но брови оставались очень черными; у мужчины были четкие черты лица и высокие скулы, свойственные американцам индейского происхождения.

— Здравствуйте, это я вам звонил, — сказал Ноа.

— Да, частный детектив.

В его голосе не звучало никаких недоброжелательных интонаций.

— Это по поводу Шейлы Сандерс? Грязная история: дочь мертва, сама она исчезла… Присаживайтесь.

Директор вернулся на свое место. За креслом в окне Ноа заметил равнину, а над ней выделялись на фоне сумрачного вечернего неба заснеженные вершины Каскадных гор.

— Полиция вас допрашивала?

Директор утвердительно кивнул.

— Они мариновали меня пять часов. В два приема. Все здесь побывали, прямо настоящее нашествие: шериф Гласс-Айленд, полиция округа Уотком, наша полиция ламми, государственный патруль — все… Без сомнения, у них в сознании «индеец» и «преступник» — одно и то же. Но ведь Наоми, дочь Шейлы, умерла не здесь, разве не так? Вы в курсе, каким образом была убита эта юная девушка?

— Да, я слышал об этом.

— Ее тащили в сети … будто обычную семгу. Девушку, которая по отцовской линии принадлежит к народу ламми. Хочу вам напомнить, ламми — это не индейцы с равнин, искусство рыболовства тысячи лет передавалось от отца к сыну вплоть до настоящего времени. Теперь они мельчают, предпочитая стать крупье в казино, предпринимателями или наркоторговцами. Дочь индейца-ламми, утонувшая в проклятой рыболовной сети, которую тащили за лодкой… понимаете, к чему я веду? — Директор вскинул голову. — Вы думаете, что убийца — расист, месье Рейнольдс?

До этого мгновения Ноа такое и в голову не приходило. Впрочем, он в это и не верил: отец Наоми давно умер, а сама девушка жила далеко от резервации. Ее с ней больше ничего не связывало.

— Или рыбак, — отважился сказать он.

— Вы хотите сказать, что это мог быть один из наших?

— Между Сиэтлом, Ванкувером и Викторией зарегистрировано триста тысяч лодок, — возразил Ноа. — Сколько, по-вашему, из них рыбацких?

Директор пожал плечами, давая понять, что ему об этом ровным счетом ничего не известно.

— Я предложил им заняться этим следом, — настаивал он. — Но они смотрели на меня так, будто я им показал дерьмо у себя на ковре.

— Расскажите мне о матери Наоми…

Директор откинулся на спинку кресла. Его взгляд затуманился, устремившись в воспоминания.

— Красивая женщина, очень красивая… и за словом в карман не лезла.

По словам директора, мать Наоми была профессионалом высокого класса, а ее красота привлекала игроков-мужчин, которых всегда было больше за столами, чем у игровых автоматов. Кроме этого, она была не особенно контактной. Не завела себе друга среди персонала казино. Раз или два директор попытался побольше узнать о ее жизни — и Ноа понял, что тот, так или иначе, запал на нее, — но она его вежливо отвергла.

— Она что-нибудь говорила о своей дочери?

— Да, более того: это была единственная тема, которая ее интересовала. Она очень гордилась ее школьными успехами. Она говорила, что Наоми далеко пойдет, не то что она…

Лицо директора помрачнело.

— А Генри? — спросил Рейнольдс.

— Это кто?

— Парень жертвы. Шейла что-нибудь об этом говорила?

Директор покачал головой.

— Нет, никогда… напротив, с некоторых пор она беспокоилась, это было заметно.

— Беспокоилась о чем?

Индеец пристально посмотрел на него.

— О дочери, полагаю. Она перестала о ней говорить… Когда я заводил эту тему, она ее тщательно избегала. Что-то произошло, если вас интересует мое мнение. И это ее крайне тревожило.

— У нее в жизни кто-то был?

— Уж точно не из тех, кого я знаю. Убежден, что нет. Она была совершенно одиноким человеком. — Взгляд директора вновь затуманился. — В то же время она носила наряды немного вызывающие, во всяком случае, с точки зрения некоторых… Надо сказать, она ненавидела ханжей, старомодных консерваторов, лицемеров и любителей поучать. Это была прекрасная женщина, можете мне поверить.

Ноа понял, что примерная подчиненная была директору далеко не безразлична. Было ли между ними что-то? Он пообещал себе выяснить это.

— У вас есть какие-то догадки, где она может находиться? Может, Шейла говорила о каком-то бунгало, лодке или месте, где она могла бы отсидеться?

— Как вы знаете, они уже задавали мне этот вопрос. Я отвечу вам то, что ответил им: если хотите знать мое мнение, вы найдете ее лишь на шесть футов под землей — или в пучине морской.

Чарли потрогал распухшую губу и посмотрел на кровь у себя на пальцах.

— Ты совершенно свихнулся!

В его голосе было больше гнева, чем страха.

Я склонился над ним. Он еще лежал на земле, в полумраке улочки, и неоновые огни аптеки раскрашивали его лицо яркими цветами.

— Черт, да что на тебя нашло!

— Я обнаружил твою электронную почту, Чарли…

— О чем ты говоришь?

— О твоем втором аккаунте, которым ты пользуешься, чтобы посылать анонимные письма.

Он поднял глаза и недоверчиво посмотрел на меня:

— Ты вошел в мою комнату? Когда? Почему ты сделал это?

— Не важно.

— Не важно? Ну уж нет, с этим я не согласен! Лично мне это кажется чертовски важным, представь себе!

— Ты посылаешь мне анонимные письма, Чарли? Я думал, ты мой лучший друг…

— Не «письма», одно , — поправил он. — Лучший друг, говоришь? Тогда почему ты вламываешься ко мне в комнату, когда я в школе, черт тебя подери? Это что за дела?

— Не отвечаешь? Шантажист — это ты?

— Что? Пошел ты знаешь куда! — выкрикнул Чарли.

— Ты всегда завидовал другим, — продолжил я, сам не веря тому, что говорю. — Ты всегда мечтал быть на нашем месте, моем или Джонни, и спать с Наоми и Кайлой… Думаешь, я не знаю, как ты заглядывался на Нао?

В глазах друга я прочел сильнейшее изумление.

— В школе то же самое. Ты всегда старался быть капитаном команды, парнем, которого обожают все девочки… Но ни одна не воспринимала тебя всерьез. Что ты делаешь по вечерам у себя в комнате, когда остаешься один, Чарли?

В его взгляде я разглядел недоверие. Ярость. И боль. Мучительную боль. Раньше мы часто спорили, но не помню, чтобы я когда-нибудь так с ним разговаривал.

— Ответь, Чарли: почему ты посылаешь мне анонимные письма?

— Я хотел предостеречь тебя, черт! — пролепетал он, готовый расплакаться. — Это всё!

— Предостеречь от кого?