Вильям Кобб - Тайны Нью-Йорка

Чтобы представить себе весь эффект, произведенный этим вступлением, нужно увидеть мусорщика, у которого Ротшильд попросил бы взаймы два франка.

Бам отшатнулся.

— Что такое! — воскликнул он.

Он хотел уже заявить, что ничего здесь не украл, да и не собирался ничего красть, но сдержался и уставился на банкира в ожидании разгадки…

— Назвав вам свое имя, — продолжал Тиллингест, — попрошу и вас представиться…

— А вы не знаете меня?

— Возможно.

— Меня зовут Бам, — ответил не без достоинства завсегдатай «Старого флага», — я Бам из дома «Трип, Моп, Бам и К°», хорошо известного в Нью-Йорке, — сказал он, цинично осклабившись.

— Я сказал вам, что не могу терять ни минуты времени… И настоящий момент ваше счастье в ваших руках… Советую вам не терять его… Напрягите лучше свою память и скажите, не имели ли вы какого другого имени…

Бам колебался. Его недоверчивые глаза остановились на бледном лице умирающего.

— Нет, — резко ответил он.

— Вы неоткровенны… напрасно… или ваша память изменяет вам… Позвольте помочь ей… Не родились ли вы в Антиохии в пятидесяти милях от Сан-Франциско?

Бам молчал.

— Одним словом, — продолжал нетерпеливо Тиллингест, — вас зовут Джон Гардвин, и вы сын Майкла Гардвина, повешенного десять лет тому назад за убийство своего врага, Айка Гардвина.

Бам сжал кулаки и сделал угрожающее движение в сторону банкира. Нисколько не смутясь этим покушением, банкир протянул руку, взял маленький револьвер, лежащий на стоявшем рядом столике, и небрежно положил его к себе на колени.

Результатом этого простого действия было угасание минутной вспышки Бама, который ограничился выразительным ворчанием.

— После несчастного происшествия, жертвой которого стал ваш отец, вы уехали в Филадельфию… Так?

— Да.

— Там некий грешок, совершенный в парке Фермаунт, среди толпы, привел вас в тюрьму, где вы пробыли несколько месяцев. Четыре года спустя вы оказались в городской тюрьме Бостона…

— Вследствие другого грешка, — заметил Бам.

— Случившегося в отеле «Риверс»… Вы два года размышляли о грустных последствиях этой новой шалости.

— Два года, это верно…

— Вам тогда еще не было и девятнадцати лет. В эти годы вы уже поняли, что для захватившей вас деятельности нужна более обширная арена, и переезжаете в Нью-Йорк… где вы находитесь уже полтора года, не правда ли?

— Абсолютно точно, полтора года.

— И, кажется, не разбогатели, — сказал банкир, бросая взгляд на лохмотья своего собеседника.

Надо сказать, что Бам был очень сообразителен. Если в первой половине разговора он выказывал умышленный цинизм, то теперь он ясно понимал, что ведь не для того же привез его к себе один из первых банкиров Нью-Йорка, чтоб изложить ему его биографию…

Значит, тут скрывалась тайна, которая должна была теперь же выясниться. Вероятно, начиналась игра, но играть надо было осторожно.

— Мистер Гардвин, — продолжал Тиллингест, — есть ли у вас планы на будущее?

— Ах, — произнес Бам, небрежно забрасывая ногу на ногу, не совсем. — Должен признаться, что со времени моего приезда в Нью-Йорк я со дня на день ожидаю случая, который решил бы мои проблемы.

— Тем лучше. Сейчас я предлагаю вам именно такой случай.

— В самом деле?

— Вы, конечно, не скрываете от себя, что избранный вами путь таит некоторые опасности… Сознавайтесь, что эти опасности несоразмерны с возможными выгодами… Вы стали вором… Вы крадете то там, то сям несколько долларов. Какой-нибудь взлом — дело небезопасное — возможно, доставит вам небольшую сумму денег, которая не удовлетворит ваших потребностей, между тем как в конце этого же пути — «Синг-Синг» [5] Уголовная тюрьма в Нью-Йорке. или виселица.

— Как выражаются на деловом языке — баланс неверен. Вы правы.

— Теперь, — продолжал Тиллингест слабеющим голосом, — не перебивайте меня больше. Хотите, чтоб я дал вам возможность за короткое время приобрести огромное состояние? Я говорю не о нескольких тысячах долларов, а о сотнях тысяч… Если вы согласитесь на условия, которые я вам предложу, Бам исчезнет навсегда, точно так же, как и Джон Гарвин… от вашего прошлого не останется и следа… Нью-Йорк будет знать только предприимчивого, смелого молодого человека, поражающего даже богачей своей роскошью, одним словом, банкира, подобного Тиллингесту, Арнольду Меси и многим другим, которых я мог бы назвать по именам. Что вы на это скажете?

Пока Тиллингест говорил, глаза Бама расширялись все больше и больше. Он спрашивал себя, не упал ли он опять под стол в «Старом флаге» и не пора ли просыпаться. Он смотрел на умирающего, разинув рот, и не находил слов для ответа.

— Поняли ли вы меня? — спросил Тиллингест тихо и отчетливо. — Я предлагаю вам средство стать одним из самых могущественных людей, одним из владык американского рынка… За это я требую только, чтобы вы приняли некоторые условия, которые я сообщу вам, как только вы согласитесь на то, что я вам теперь предлагаю…

Бам сбросил с себя оцепенение.

— Я согласен, — сказал он отрывисто.

— Позвольте мне теперь изложить вам положение дел. Вы — сын повешенного. Вы протестуете против законов вашей страны. Нужно, чтобы произошло полное изменение вашей внешности и образа жизни… Я не требую, чтобы вы стали честным, нет, вы изменитесь только внешне, вот и все! Но в то же время вы посвятите себя полностью коммерческому делу… Не беспокойтесь, у вас будет сообщник, уверяю вас, очень ловкий, потому что это мои ученик… Вы будете ему подчиняться всегда и во всем в ваших же интересах. И даже потом, когда уже вы сочтете себя посвященным во все тайны этого ремесла, знайте, что в школе старика Тиллингеста вы еще долго будете находить полезные сведения. И потому, верьте мне, во всем этом вы ничего не теряете, и должны понять нею пользу, которую можете извлечь из моих предложений…

Бам слушал, не перебивая…

— Вот что меня удивляет, — сказал он, когда Тиллингест остановился. — Я вижу всю свою выгоду, но в чем она для вас… или для ваших родных… До сих пор вы были уверены в моем согласии. Что я такое в самом деле? Бродяга, идущий к тюрьме или к виселице… У меня нет ни имени, ни денег, ми будущего. И вдруг вы мне предлагаете дело, в котором я ничем не рискую, а могу выиграть все! Все, значит, зависит от условий, которые вы мне выставите, а я, как вы понимаете, готов их принять, как бы тяжелы они ни были… Итак, я готов на все, что вы мне предложите!

Тиллингест посмотрел на него.

— Говорите, продолжайте… Я хочу слышать вас… Итак, вы честолюбивы?

Бам вскочил с места.

— Честолюбив? — воскликнул он. — Это словно не совсем и точно! Я хочу славы, хочу богатства, как безумный… я хочу ни что бы то ни стало занять свое место на этом пиру, где другие обжираются, в то время как я голодаю, как собака… Чем ниже стоит человек, тем выше он хочет подняться… Из глубины пропасти, где я нахожусь, я хочу достичь вершины… Вот так… И, не видя выхода, я часто хотел разбить себе голову о стены моей тюрьмы… Но я слишком слаб… не решился… И в эти минуты пью… дохожу до животного состояния… теряю облик человеческий… И вы со мной заговорили о миллионах! Со мной! О! Если только вы подшутили надо мной — то берегитесь… Как верно то, что я сын Майкла Гардвина, повешенного, — так же верно, что я задушу вас этими руками!