Дж. С Монро - Найди меня

– Все в порядке, – стараясь дышать ровно, заверил я Розу, которая как раз закончила разговор и вернулась к кухонному столу.

– Спасибо. А что за проблема была? – спросила она, усаживаясь за стол.

– Почерк Эми. Ты неправильно ввела ключ доступа.

– Джар передает вам привет, надеется, что ваш роман продвигается.

– Я только что сделал важный рывок, – сказал я, не в силах спрятать улыбку.

Сегодня мой охранник принес мне «цивильную» одежду – широченные брюки в стиле Али-Бабы и куртку из флиса. Он дал мне их перед уходом. Сказал, что это – награда за мое хорошее поведение. Видимо, заключенная перестала вызывать у него недовольство.

Я не хочу надевать эти вещи. Я приберегу их на тот случай, если мне все-таки удастся отсюда вырваться.

Сам он никогда не отпустит меня, тем более после такого. Единственный мой шанс оказаться на свободе – это побег. Я стараюсь не возбуждаться при этой мысли, и все же чувствую, как по телу распространяется адреналин только оттого, что я пишу слова «побег» и «свобода». Я должна оставаться бесстрастной, сдержанной, пассивной и хмурой на вид.

Никаких эмоций. Ни радости, ни печали. Ничего.

Мой охранник – человек привычек; он строго придерживается заведенного порядка и педантичен даже в мелочах. Но он обязательно допустит ошибку. Мы все рано или поздно ошибаемся.

– Я нашел это в кабинете. – Джар вертел в руках фотографию. Они с Максом возвращались в «Лендровере» назад, проезжая Херефордшир. – На этом снимке Роза и Седжал, девушка, о которой Роза пишет в дневнике.

Макс посмотрел на фото.

– Но ведь это не доказывает ее связи с этим местом, разве не так?

Макс кивнул. Они проезжали мимо входа на территорию армейских казарм. Джар бросил взгляд на ворота: охранник на посту. Он никогда не понимал армейской жизни с ее однообразностью и нудностью. И что привлекало в ней других людей, оставалось для него неразрешимой загадкой.

– Эта фотография доказывает, что Роза была в приюте, который, как оказывается, действительно расположен недалеко от базы САС. И она доказывает то, что она сама написала в дневнике.

– Ты так считаешь?

– Роза описала свое пребывание в приюте в Херефордшире. И вещественное доказательство тому – фотография ее пребывания в упомянутом приюте. – Джар всмотрелся в снимок: – Здесь даже виден фасад дома на заднем плане.

Удовлетворение, которое Джар испытал, удостоверившись в том, что Роза действительно посещала приют, о котором писала, развеялось, как только он снова сел в машину. Его тревожило настроение Макса.

– Я снова видел Розу, – сказал Джар. – Только что, в этом доме.

– В спальне? – покосился на него Макс и тут же устремил взгляд вперед, на дорогу.

– Это была галлюцинация. След памяти – как инверсионный след в небе. По крайней мере, так эти видения называет мой психотерапевт.

– Я потерял мать в четырнадцать лет, – признался после минуты молчания Макс. – Я тогда сел на корабль и уплыл и вернулся в школу только через неделю. Море все смыло, как будто ничего не произошло.

– А ты ее видел потом? После того как она умерла?

– Первые несколько недель я не мог даже вспомнить ее лица. Лица своей дорогой, любимой матушки! Я был в ужасе, думал, что больше никогда не смогу представить себе ее образ.

– Но ты ведь смог?

– Мне стали сниться необыкновенно приятные сны. Практически каждую ночь, после того как я, наплакавшись в подушку в общежитии наконец засыпал. Я видел во сне себя и мать, и она всегда мне улыбалась, смеялась, обнимала меня. Это был подарок от нее. Так продолжалось где-то с месяц. И после этого я почувствовал, что смогу жить дальше, смогу двигаться вперед без нее. А Роза выглядела радостной, когда ты ее увидел сегодня?

– Да.

Какое-то время они ехали молча, прочь из Херефордшира.

– У нас мало доказательств для публикации? – нарушил молчание Джар.

Достав палаточный колышек, он разглядывал выгнутую улику. И не знал – плакать ему или смеяться. Господи! Этого же мало! Совершенно недостаточно, чтобы что-то доказать. Джар это понимает. А Макс даже не смотрел на колышек.

– Нам нужно то фото – селфи, которое вы сделали на кромке утеса.

– По возвращении я сразу же встречусь с Карлом, – заявил Джар. – Когда я звонил ему, он еще не получил снимка.

Зазвонил мобильный Макса, лежащий в держателе под радиоприемником и подключенный к микрофону Bluetooth-гарнитуры где-то вверху.

– Слушаю тебя, Салли, – ответил Макс.

– С тобой хочет потолковать Док. Срочно.

– Я не могу сейчас разговаривать. Скажи ему, что я перезвоню позже.

– Но, похоже, это действительно срочно.

– Не сомневаюсь. Ему не следовало тратить всю свою премию на крэк-кокаин и проституток, – оборвал Макс разговор.

– Может, надо было поговорить?

– Ничего, он может подождать. А вот наше дело не может. Я этого ждал столько лет.

Телефон Макса снова зазвонил.

– Что еще, Салли?

– Он расторг договор. Решил обратиться к кому-нибудь еще. Сказал, что ты заверял его, что будешь доступен круглые сутки.

– Спасибо, Салли, – проговорил Макс и, улыбаясь Джару, обращался уже к нему: – Мне никогда не удавалось нарыть какую-нибудь сенсацию, когда я был репортером. В этой истории я почти достиг цели. И был просто опустошен, когда статью отказались публиковать в газете. Я тогда сильно психанул и послал все к чертовой матери. Как сказал Оруэлл, «журналистика – это готовность опубликовать то, что другие не хотят публиковать. Все остальное пиар». Это журналистика, Джар. И мы ей сейчас занимаемся. И это важнее всего.

Джар некоторое время сидел молча, ухмыляясь про себя каждый раз, когда слышал одышливые вздохи Макса. А потом заметил в боковом зеркале «Воксхолл-Астру»:

– Этот автомобиль неотступно следует за нами с тех самых пор, как мы выехали из Херефордшира.

Макс посмотрел в зеркало заднего вида:

– Ты уверен?

– Точно тебе говорю.

Секундой позже Макс повернул влево так резко, что тормозные колодки «Лендровера» гневно завизжали. Они съезхали с шоссе на небольшую грунтовую дорогу.

– Держись! – крикнул Макс Джару, накренившемуся к двери. – Придется потрястись.

Кромер, 2012 г.

Э. думает, будто все камеры в доме установлены исключительно ради безопасности. Или, по крайней мере, были. То, что я стану мишенью для активистов, ратующих за права животных, я понимал с того самого момента, как устроился в лабораторию в Хантингтоне. Сознавал я это и когда переходил работать в другую фирму в Норвиче. А полиция уведомила меня, что защитники животных могут преследовать меня некоторое время даже после моего увольнения.