Дж. С Монро - Найди меня

Джар заглянул в заднюю комнату, но вид мониторов, рабочего стола, компьютера и мотка медицинской клейкой ленты рядом с пресс-папье вывел его из состояния равновесия, воскрешая в памяти сцены из журнала Мартина: «Он все это держал наготове…» В сарае было очень темно, даже при открытой двери. И эта красная лампочка… Скорее, на воздух!

– Есть! – вскрикнул Карл. – Осталось только посмотреть, куда он ездил. Ребята на Strava сравнивают время проезда конкретных маршрутов или участков дороги.

Глянув на Макса, Джар снова зашел в сарай. Мартин мог вернуться в любой момент, и это сильно тревожило Джара.

– Такое впечатление, что он на протяжении многих лет каждый день ездил по одному и тому же маршруту, – заявил Карл, просматривая данные.

– Где находится аэродром?

– На дальней окраине Холта, вот здесь, – ткнула Эми пальцем в карту на экране. – Я знаю, где это.

– Сорок пять минут и сорок секунд езды на велосипеде, при средней скорости в шестнадцать миль в час, – уточнил Карл. – Он уезжает туда каждый день в одно и то же время: в час дня, с точностью часового механизма.

– И возвращается в четыре вечера, – добавила Эми.

Джар смотрел на часы:

– Он все еще там.

– Я покажу вам кратчайший путь, – сказала Эми.

Я так привыкла к тусклому, рассеянному свету, что сегодня, когда на потолке вдруг неожиданно вспыхнула лампочка, я подумала, что это молния. Но свет продолжал гореть – желтый, искусственный, яркий как огонь. И он разжег план в моей голове. Теперь я знаю, что должна делать.

Свет напомнил мне о жизни в Пакистане. «Дим-дум» – так наш повар говорил, когда напряжение падало и свет только слабо мерцал. А потом, в один из дней, нас подключили к частной генераторной подстанции, и из-за резкого броска тока все лампочки в нашем доме взорвались как петарды.

Я подошла к двери камеры; длина цепи позволила мне дотянуться до выключателя. Я выключила свет, а затем снова включила. Горит! Ярко!

Кто-то перенаправил питание.

– Помнишь, как ты прикоснулась к оголенному проводу в саду?

Я поворачиваюсь к отцу; он стоит позади меня и проверяет штепсельную розетку на стене. Он все умеет делать своими руками.

– Если нас подключили к подстанции, ты можешь умереть, – продолжает он. – Вольты, ток, сопротивление, помнишь?

Я мало что помню. Только отца, пытавшегося объяснить мне понятия физики (а мне тогда было всего пять лет), и стакан лимонной воды, который мне дал потом садовник. «Дим-дум» спас мне жизнь.

Я опять выключаю свет в камере; мой план уже полностью созрел.

– Тебе повезло уцелеть, – говорит Джар, выходя из тени и вставая рядом с отцом.

Я всегда хотела, чтобы они встретились.

Похоже, им приятно общество друг друга. Оба прислонились к стене камеры, скрестив на груди руки. Двое мужчин, которых я любила больше всех в своей жизни!

– Спасибо тебе, малыш, – шепчу я, – за то, что приехал в Корнуолл, за то, что ты сейчас здесь.

– Твой отец – замечательный человек, – говорит Джар.

– Он – обаяшка, – кивает отец на Джара. – Твоей бы матери он обязательно понравился.

Я закрываю глаза, наконец-то испытывая счастье, а потом снова их открываю. Отец с Джаром исчезли, но свет все еще горит.

Джар, Макс, Эми и Карл молча сидели в машине, разглядывая обширное пространство заброшенного аэродрома, окруженного соснами и ярко-желтыми лоскутами полей, засаженных рапсом. Эми показывала приятелям проселочную дорогу, и, пока они ехали к месту, Джар, осторожно подбирая слова, сообщил ей, что Мартин может удерживать Розу в заточении в своей лаборатории на территории бывшего аэродрома. Он не хотел раскрывать Эми подробности – она и без того казалась слишком надломленной. Но, к его удивлению, Эми удивилась не сильно. Хотя в журнале Мартина не содержалось открытых описаний пленения и истязаний Розы, но почву для возникновения таких мыслей он подготовил. Джар также упомянул Кирстен: теперь он понимает, что она желала ему только добра, и обещает в будущем относиться к терапии менее предвзято.

Макс припарковал «Лендровер» около длинного ряда заброшенных птичников, в стороне от когда-то главной взлетно-посадочной полосы. Друзья проигнорировали знак, гласивший «Частная собственность. Посторонним лицам вход на территорию запрещен». И просто объехали старый шлагбаум, у которого в прошлом должны были останавливаться машины для обработки колес специальным антисептическим спреем. «Интересно, что здесь появилось раньше: хозяйства по разведению птицы или тайная лаборатория для опытов над животными?» – подумал Джар.

– Они похожи на бараки Берген-Бельзена, – кивая на птичники, проговорил Макс. У Джара промелькнула такая же мысль: зерновые элеваторы по бокам низких серых строений слишком сильно напоминали зловещие печи концлагеря.

– Если верить Страве, лаборатория должна быть где-то там, – указал Карл на сосновую рощицу на дальней окраине аэродрома, примерно в полмили от них.

– В своем журнале Мартин пишет, что оставляет велосипед в лесочке у южного периметра, – сказала тихим, но твердым голосом Эми. – Если мы найдем его велосипед…

Джар замер, пораженный реальностью того, что ждет их впереди. Что им делать, когда они найдут велосипед? Вступить в противоборство с Мартином? Джар нащупывал в кармане своей куртки пистолет. Ему никогда не приходилось раньше стрелять. Наверное, проще было бы позвонить Като. Но сейчас его выход на сцену. Он ждал этого момента целых пять лет. Пять долгих лет! И он никому не позволит себе помешать. Джар сознает: где-то в темном закоулке его души все сильнее разгорается желание столкнуться с Мартином наедине, без свидетелей из правоохранительных органов.

– Может, стоит позвонить твоему приятелю из полиции? – словно читая его мысли, спросил Макс. – Пускай копы с ним разбираются?

– Потом, – ответил Джар. – Мы позвоним им потом.

– Ты выглядишь сегодня такой беспомощной, – улыбается он.

Я смотрю на свое обнаженное тело, на цепи, сковывающие воспаленные лодыжки и запястья, и пытаюсь сконцентрироваться на своем плане.

– Живая иллюстрация беспомощности, – констатирует он, зажимая мой подбородок пальцами и поворачивая мою голову из стороны в сторону. Иногда я плевалась ему в лицо. Но сегодня я этого делать не собираюсь. Сегодня я буду делать все, что он скажет.

Он много рассказывал мне о «приобретенной беспомощности», утверждая, что это – ключ к постижению нейробиологии клинической депрессии. Еще одна тема, на которую он любит рассуждать, – синдром «бессилия – зависимости – страха».