Дельфин де Виган - Основано на реальных событиях

Уж не знаю, смогли ли мы в тот день снова приняться за работу или так и проторчали в кухне до обеда.

Днем Л. взяла машину, чтобы сделать покупки на неделю. Я села в гостиной у камина, который она разожгла перед отъездом, чтобы почитать. Но я не могла сосредоточиться. Мне удавалось прочесть всего несколько строчек, как мое сознание принималось блуждать в гипотетических сценариях, и, даже если я избегала худших, на душе у меня было неспокойно. Если она поняла, я очень скоро об этом узнаю, а я достаточно хорошо с ней знакома, чтобы опасаться резкости ее реакции. Если у нее всего лишь появилось подозрение, она вернется к этой теме и станет меня расспрашивать.

Постепенно стемнело, и на деревьях повисли клочья тумана. Л. отсутствовала так долго, что мне пришло в голову, что она без предупреждения бросила меня здесь, без машины. Л. вернулась к семи вечера. Через окно гостиной я видела, как она с улыбкой вышла из машины. Она ввалилась в дом, нагруженная пакетами, и спросила, не беспокоилась ли я. Она много раз пыталась дозвониться по мобильнику, но безуспешно. Бо́льшую часть времени мой мобильник ловил сеть только вне помещения, так что ничего удивительного. Разбирая покупки, она рассказала мне о своем путешествии: не найдя все, что нужно, в гипермаркете, она сделала крюк через аптечную лавку в центре города, где получила совет, как извести мышей. Л. торжествующе открыла передо мной принесенный мешок, наполненный мышеловками и родентицидами, которых хватило бы для уничтожения целой колонии грызунов. Продавец объяснил ей, где положить яд и расставить ловушки, чем она незамедлительно и занялась. Однако попросив меня сделать это в подвале, куда она теперь неспособна и шагу ступить. Я поставила костыли наверху каменной лестницы, оперлась на обе руки и, отталкиваясь от стен, ступенька за ступенькой спустилась. После нескольких недель неподвижности это отняло у меня кучу времени, мои мышцы атрофировались.

Л. сверху бросила мне мышеловки и пачку яда, чтобы я поместила их в указанные ею места.

Поднималась я медленно, нога болела.

Когда я вернулась в кухню, Л. объявила, что приготовила сюрприз. Она повернулась ко мне – я никогда не видела, чтобы она выглядела так вызывающе.

– Всегда есть что отпраздновать, не так ли? Начало книги, конец истории…

Л. наклонилась, чтобы поднять закрытый ящичек, который она положила на пол, а я не заметила. Осторожно открыв его, она вытащила оттуда двух живых омаров, доставленных непосредственно из Бретани, уточнила она, и купленных в рыбном отделе гипермаркета. Я следила за их движениями, растерянными и беспорядочными.

Я открыла купленную Л. бутылку вина, бордосское первой категории: Л. купила много бутылок, потому что отныне и речи быть не могло, чтобы открывать дверь подвала. Усевшись за кухонным столом, я нарезала какие-то овощи, а она собиралась варить ракообразных.

Сначала Л. приготовила пряный отвар, куда добавила несколько луковиц. Когда вода закипела, она взяла омаров и без малейшего колебания одного за другим опустила в кастрюлю. Тут я увидела выражение ее лица и улыбку удовлетворения, которая мелькнула на нем, когда она вооружилась шумовкой, чтобы головы несчастных оставались под водой. Мне показалось, я слышу, как хрустят их панцири.

Мы вдвоем поужинали, отметив праздник, придуманный Л.

Я позволила себе погрузиться в то подвешенное спокойное время, какое обычно предшествует драмам, которому я, будь я в нормальном состоянии, не стала бы доверять. Не знаю, можно ли объяснить алкоголем, что тревога схлынула, наступило умиротворение чувств, вновь обретенное доверие. Л. удалось усыпить во мне всякое беспокойство и заставить меня поверить в возможность моей победы.

Потому что да, в тот вечер я продолжала верить, что смогу победить страх, сомнение, тошноту – все, что долгие месяцы парализовало меня и мешало писать.

Мы до поздней ночи пили белое вино.

Кажется, я помню, что Л. в кондитерской купила десерт, что-то вроде клубничного торта с кремом, которого мы съели по несколько кусков. Обстановка была теплая и дружеская. Все выглядело нормальным.

Позже, когда мы пили травяной чай, Л. по собственному желанию рассказала, что однажды случилось с ее соседом. В предыдущие дни она пару раз обмолвилась об этом, но тут же замолкала.

Когда я, усталая, наконец легла, я успокоилась.

Думаю, что мне просто удалось убедить себя, что, возможно, в том состоянии ужаса, в каком пребывала Л., вбежав ко мне в кабинет, она не видела клеящегося листка. Или, скорее, видела, не видя.

На следующее утро, несмотря на сильную усталость, непривычную усталость, я села за стол, чтобы записать то, что я помнила из нашего вчерашнего разговора.

Я обнаружила этот файл в своем компьютере, последний из тех, что я смогла туда перенести.

Аудиофайл от 12 ноября

Л. вернулась к истории про соседа. Вернулась, хотя не задавала вопросов, словно она была должна мне эти подробности, словно это дополнение к информации мне полагалось.

Это произошло во втором доме, в том, где они жили после пожара.

Сосед был отцом маленького мальчика, с которым Л. иногда сидела после школы. Он был с ней мил, у него был ласковый взгляд. Приходя за сыном, он несколько минут разговаривал с Л., если ее отца не было дома. Л. смеялась вместе с ним.

Однажды он позвонил в дверь посреди дня, когда Л. была дома одна.

Не говоря ни слова, он притиснул ее к стене и прижался к ней сзади. Потом его рука скользнула к ней в брюки, под резинку трусов. Потом его пальцы – сначала один, потом все – вошли в нее и сделали ей больно.

Когда сосед вынул руку, она была в крови.

Л. никогда об этом не говорила.

Надо запомнить детали этого рассказа, его жестокость.

Закончив запись, я почувствовала себя опустошенной. Я ощущала усталость, какую испытывала прежде , когда была способна писать часами, не поднимая головы, а потом пошатывалась, и мышцы были словно парализованы. Хотя я находилась у себя в кабинете едва ли двадцать минут и ограничилась произнесением вслух всего нескольких деталей.

Небо было чистым, в саду я села на каменную скамейку. Мне был необходим свет. Мне было необходимо чувствовать солнце на своем лице, чтобы его тепло постепенно согревало кожу. Так я сидела довольно долго, в надежде, что солнце в конце концов прогонит внутреннюю дрожь, сотрясавшую меня.

Чуть позже мы вдвоем, как обычно, пообедали в кухне. Потом я почувствовала такую слабость, что пошла прилечь в спальне. Почитала и задремала.

На ужин Л. приготовила рыбный суп. Я его не люблю, но мне не хотелось вызывать ее неудовольствие, потому что я слышала, как она трудится в кухне, и знала, что она провела там немало времени.