Валентен Мюссо - Женщина справа

Во второй половине 50-х Уэллс извлек прибыль из революции, которую произвела система «Синемаскоп» [57] Техника, позволившая в середине 1950-х относительно дешево снимать и прокатывать широкоэкранные фильмы, на которые в то время возник огромный спрос. , и стал специализироваться на производстве популярных комедий и высокобюджетных фильмов. Из-за мрачности своего сюжета и пренебрежения к приличиям того времени «Покинутая», несомненно, представляла собой исключение. Создавая такой фильм, Уэллс здорово рисковал. Я узнал, что Американская ассоциация кинокомпаний, которая до середины 60-х руководствовалась очень жестким кодексом Хейса [58] Система голливудских правил, согласно которой нельзя было снимать фильмы, нарушающие нормы нравственности, как их понимали в 1930-е гг., когда она была введена. , сильно раскритиковала первый вариант сценария. Даже если оставить без внимания сцену убийства и чересчур откровенные диалоги, главная проблема фильма состояла в том, что зритель не мог не почувствовать симпатию к преступнице и «попытаться взять с нее пример». Сценарий переделывался раз десять: Харрис почти пять месяцев из кожи вон лез, чтобы сделать монтаж, который одновременно соответствовал бы и кодексу Хейса, и требованиям Католического легиона приличия, что не помешало нескольким общественным комитетам по надзору демонстрировать отрицательное отношение к выходу фильма, перегородив входы в кинозалы и не давая зрителям туда войти.

В завершение своих поисков я был готов набросать портрет Уэллса, с которым все оказалось довольно просто: грязный тип, который скверно обращался с женщинами, но без которого Харрис вряд ли стал бы легендой кино.

Из-за дорожных работ на перекрестке с Харброр-Фривэй Пятая улица была совершенно забита, и когда к трем часам я вышел из библиотеки, меня встретил концерт автомобильных гудков. Голова у меня ужасно болела. Не испытывая желания идти к себе, я уселся в кафе напротив Першинг-сквер, где я обычно играл в детстве. Когда-то давно на месте бетонных поверхностей и холодных статуй росли деревья: еще больше, чем Лайбрери Тауэр и Фарго Сентр, этот безликий парк был для меня самым ярким примером злополучных перемен, которые претерпел за последние двадцать лет центр Лос-Анджелеса. На самом деле я больше не был уверен ни что люблю этот город, ни что его понимаю.

Заказав сэндвич с лососем, я устроился за столом неподалеку от входа. Едва я начал перечитывать свои заметки, как мой мобильник заиграл «Полет валькирий». Катберт… Зная, что он готов неустанно перезванивать, чтобы знать, как далеко продвинулся сценарий, я счел забавным поставить на его номер хор воинственных дев.

— Привет, старик! Я тебя не побеспокоил?

— Я сейчас работаю.

Некоторым образом я не лгал.

— Кажется, ты в Лос-Анджелесе.

Я почувствовал, что меня захватили врасплох.

— Как ты узнал?

— Птичка на хвосте принесла.

— А если серьезно?

— Послушай, я, может быть, не должен тебе этого говорить, но мне позвонила Эбби.

— Эбби? Почему это?

В его голосе послышалось некоторое замешательство.

— Ты знаешь, каковы женщины: вечно что-то себе вообразят… Думаю, что она беспокоится о тебе.

Я был изумлен и одновременно сильно рассержен. Конечно, Эбби была далека от того, чтобы понять, в какое дерьмо я влез, подписав этот контракт, но я никогда бы не подумал, что она может что бы то ни было рассказать обо мне Катберту.

— Она беспокоится? Я сам себя спрашиваю, почему. Потому, что я так поспешно уехал из Нью-Йорка? Мне всего лишь хотелось подышать свежим воздухом и повидать бабушку.

— С ней все хорошо?

— Порядок… А что она тебе такое сказала?

— Ничего конкретного, вот почему я решил тебе перезвонить. Если в двух словах, она думает, что я оказываю на тебя плохое влияние.

— Ты что, шутишь? Но ведь она не осмелилась выкинуть такую штуку?

Это я уже выкрикнул в телефон. Все клиенты в кафе повернулись в моем направлении. В конечном счете я был таким же, как те люди, которые еще недавно до судорог бесили меня. Прилипнув к мобильникам, они навязывают всему миру свои личные неурядицы и свой трындеж.

— Успокойся. Она совсем не это сказала… то есть не в буквальном смысле. Но именно это я и подумал. Дэвид, я не наивен: я прекрасно знаю, что переписывать за другими сценарии — это не курорт, но я действительно думаю, что тебе требуется именно это, по крайней мере, в ожидании…

А ведь это в первый раз он так открыто заговорил о моей деятельности «доктора сценариев».

— Ожидая чего? Что я снова буду в состоянии родить беспроигрышную историю?

— Я бы не стал употреблять таких слов, но если тебе нравится — да, я имел в виду именно это.

Я издал короткий нервный смешок.

— Я сказал Эбби, что уже начал писать сценарий — настоящий, а не латание дыр.

— Что еще за история?

— Наврал я! На самом деле я уже несколько лет не написал ни строчки. Niente… [59] Ничего (ит.) . Nada… [60] Ничего ( исп. ). Вот поэтому она тебе и позвонила: вообразила, будто ты мешаешь мне посвятить себя будущему шедевру.

— Не воспринимай все так трагически! Твой фильм попал прямо в яблочко, а вот то, что последовало за ним, — в молоко. Ты не первый и не последний, с кем такое происходит. Но разве это достаточное основание, чтобы считать, что ты никогда ничего не напишешь? Тебе едва исполнилось сорок, у тебя еще есть время.

— Вот уже многие годы я говорю себе, что у меня есть время.

— Не так уж много у тебя их прошло! Харпер Ли [61] Нелл Харпер Ли (1926–2016) — американская писательница, автор романа «Убить пересмешника» (1960). написала за всю жизнь одну-единственную книгу.

Ее пример, хоть и авторитетный, был не из тех, что могли бы утешить меня, но я предпочел идти дальше. Сейчас мой, образно выражаясь, переход через пустыню был для меня наименьшей из забот: я только и думал, что о статьях, которые откопал в библиотеке, и больше всего хотел завершить этот разговор.

— Что касается сценария — я хотел сказать, нашего сценария, тебе не о чем беспокоиться. Все идет как по маслу.

— Ты уверен, что…

— Говорю тебе, не беспокойся. Будет у тебя текст в нужный день и в нужный час. И не бери в голову насчет Эбби, я с ней поговорю.

— Хочешь совет?

— Спасибо, нет.

— Делать нечего, я тебе его все-таки дам. Думаю, ты уже давно хоть немного доверяешь ей и она для тебя чуть больше, чем подружка по лицею. Не думаешь, что пришло время создать с ней нечто устойчивое?

Я не знал, что ему ответить. Катберт был прав, но, чтобы построить что-то устойчивое, мне надо бы чувствовать устойчивость в самом себе. Или — я спрашивал себя, почему мне понадобилось столько лет, чтобы это понять, — я так и остался несчастным перепуганным мальчишкой, который ждет, что однажды вечером мама вернется домой.