Дот Хатчисон - Розы мая

– Содержание?.. Черт. Ну конечно, тебе же пришлось их прочитать.

Эддисон откашливается.

– Читали Вик, судья и адвокаты.

Инара подтягивает колени к подбородку, и у него возникает неприятное чувство, что она видит в его словах смысл, которого там нет. Боже… Брэндон вдруг понимает, что его психическое и физическое здоровье зависит от того, встретится она со Шравасти или нет. В сложившейся ситуации Прия и Дешани понимают его слишком хорошо; чего ему не надо, так это того, чтобы они учили чему-то Инару. В конце концов, мужчине необходимо сохранять способность к самообману.

– Думаю, ты вряд ли нашел что-то интересное в письмах сексуально озабоченного простофили, – только и говорит она.

Эддисон фыркает и откидывается на спинку стула.

– Насколько я понимаю, проблем по этой части не было.

– Проблем?

– Судя по тому, что говорит Вик, выпрашивая прощение, Десмонд несколько раз обращался к вам с просьбой не давать показания против него и его отца. Понять и…

Инара щурится.

– Просить прощения – это одно, даже если он все еще не вполне сознает свою роль в этом деле. Просить же не свидетельствовать – совсем другое. Таким образом он оказывает на вас давление всем грузом вашей истории… Это попытка повлиять на свидетеля, серьезное дело.

– Все еще уверяет, что любит меня?

– Да. А вы ему верите?

Эддисон скользит взглядом по крыше и замечает черные отметины там, где, по рассказам Инары, процветало предприятие по выращиванию марихуаны. Тут и там стоят корзины с игрушками и валяются трубы, из которых кто-то пытался соорудить качели. Сам бы он никогда таким качелям ребенка не доверил, но вечеринки с ними, возможно, становились чуточку интереснее.

Инара вздыхает, и ему требуется сделать над собой усилие, чтобы не посмотреть на нее. Некоторые истины открываются легче, когда никто не смотрит.

– Он верит, что любит меня, – медленно говорит она. – Верю ли я в то, что он меня любит… не знаю. Может быть, он пошел в отца, другой любви он не ведает, но я… я не хочу верить в то, что любовь бывает настолько оторванной от действительности.

– Может быть, ему необходимо верить, что это любовь. – Краем глаза Эддисон замечает ее кивок.

– Допускаю. Если у него все по-настоящему, то, может быть, это отчасти освобождает его от ответственности. Многие восторгаются тем, что люди совершают ради любви.

– Но вы полагаете, что здесь есть и кое-что еще.

– Если это была не любовь, то что тогда?

– Насилие, – рубит он напрямик.

– В том-то и дело, что мальчишка вроде Десмонда не хочет видеть в себе насильника.

– Почему вы не читали письма?

На этот раз Инара молчит так долго, что Эддисон поворачивается к ней. Она опускает голову, смотрит на свои тапочки, поглаживает пальцами клочки черного меха на головах ослика Иа. Тапочки смешны и нелепы, совершенно не в ее духе, и она никогда не стала бы их носить, но, возможно, именно поэтому кто-то и подарил их ей.

– Чтобы выжить в Саду, – говорит Инара едва слышно, – чтобы преуспевать в нем, нужно было понимать Садовника. Понимать его сыновей. Я уже не в Саду и не хочу ничего понимать. Не хочу больше жить в этом. Знаю, ему нужны объяснения, но я не желаю их слушать. Я не обязана нести этот груз. Я… – Она сглатывает, в ее глазах блестят слезы, но Эддисон подозревает, что девушка не столько печалится, сколько злится. – Я не обязана слушать его заверения в любви ко мне.

Есть тут что-то, что, может быть, распознал бы и к чему смог бы изящно воззвать Вик.

– Знаешь, его чувства – не ваша вина.

Обходительностью Эддисон не отличается.

Инара шмыгает носом, смаргивает слезы и злость и возвращается на более удобную для себя территорию язвительности и насмешки.

– Я давно научилась не требовать ответственности за чувства мужчин ко мне.

– Тогда ты уже знаешь, что каковы бы ни были его чувства к тебе, что бы ни думал он об этих чувствах, тебе не нужно винить себя за ту боль, которую они причиняют ему.

– О’кей, магистр Йода.

Скрип металла предупреждает их за полсекунды до появления головы над пожарной лестницей.

– Инара! Ну же, представь нам своего агента!

– Твоего агента ? – одними губами спрашивает он, повернувшись к ней.

Она пожимает плечами:

– Это лучше, чем ручной агент.

Ну, слава богу.

– Идемте. – Инара соскальзывает со стула. – Познакомитесь, а потом прогуляетесь с нами. Квартиру вы видели, а теперь проверите наш маршрут.

– Вы всегда ходите одной и той же дорогой?

Она закатывает глаза и спускается по лестнице.

Большинство молодых женщин уже знакомы ему по рассказам о них Инары. После коротких представлений четверо одеваются и уходят; их форма уже в ресторане. В вагоне метро они смеются и треплются о том о сем, убирают волосы и ловко, несмотря на отсутствие зеркала, наносят макияж, хотя вагон качается и постоянно останавливается. А еще они обмениваются приветствиями с пассажирами, которые, похоже, часто ездят этим же маршрутом.

Эддисон достаточно часто делит с Рамирес номер в отеле, чтобы проникнуться трепетным благоговением к процессу нанесения полной боевой раскраски, но Мерседес делает это, обычно сидя перед туалетным столиком с разложенными на всю его ширину инструментами и многочисленными зеркалами. Наблюдая за ухищрениями женского квартета, Брэндон преисполняется радости и благодарности судьбе, определившей ему быть мужчиной, которому для выхода на работу нужно лишь побриться, да и это отнюдь не обязательно.

Учитывая, где живут девушки, заведение под названием «Вечерняя звезда» производит гораздо лучшее, чем ожидалось, впечатление. Даже в костюме Эддисон чувствует себя немного неудобно, недостаточно нарядно.

– Идемте, познакомитесь с Джулианом, – говорит, подталкивая его, Инара. – Да и Блисс обидится, если узнает, что вы были здесь, а с ней не поздоровались.

– Обидится? Или обрадуется?

– У нее возможны оба варианта.

Джулиан – крупный, крепко скроенный мужчина с редеющими рыжими волосами, которые, отступая к макушке, находят убежище в щетинистых усах, скрывающих бо́льшую часть нижней половины лица. Рукопожатие у него крепкое.

– Благодарю, что помогли Инаре безопасно добраться домой, – торжественно говорит он, левой рукой хлопая агента по плечу.

Инара посмеивается за спиной, и Эддисон прекрасно понимает, что если выглядит хотя бы вполовину столь неловко, как чувствует себя, то ее хихиканья совершенно оправданы.

Блисс – пять футов рыка и позы, а рот готов поглотить весь мир, но когда она скалит зубы, получается что-то более близкое к улыбке, чем обычно ему доставалось.

– По-моему, здесь стало тоном тише. – Ее курчавые черные волосы собраны сзади в замысловатый твист, подальше от пищи, и лишь когда она становится рядом с другими официантками, Эддисон замечает, что ее форма немного отличается.