Тесс Шарп - Вдали от тебя

— Я только поняла, что у тебя никогда не было психотерапевта-мужчины, — произносит мама. — Если для тебя это проблема...

— Нет, — отрицаю я. — Доктор Хьюз нормальный. Он понравился мне. Правда. — Откусываю от куска курицы, пережевывая намного дольше, чем требуется.

— Пора и об университете подумать, — выдает папа. — Составить список тех, что тебе интересны.

Опускаю вилку, аппетит, которого и так почти не было, теперь пропал совсем. Я надеялась, что этого разговора не случится хотя бы несколько недель. В конце концов, до начала учебы еще два месяца.

— В августе начнется твой выпускной год 4, — успокаивает мама, ошибочно прочитав выражение моего лица.

Я катаю горошины по тарелке, даже не пытаясь есть. В горле словно глыба размером с Техас застряла. У меня нет времени думать об учебе и подобной ерунде. Нужно сосредоточиться на поисках убийцы Мины.

Что же на той флешке?

— И то независимое исследование, которое ты провела в Центре, очень впечатлило твоих учителей, — продолжает мама, ее лицо освещает такая редкая улыбка.

— Меня это не волнует, — начинаю я.

— Мы как-нибудь объясним те месяцы, что ты провела не здесь. И если твое эссе будет сфокусировано на аварии и преодолении всего, что выпало на твою долю, уверена...

— Хочешь, чтобы я играла калеку? — перебиваю, и она вздрагивает, словно я ее ударила.

— Не говори так! — Она теряет контроль.

Едва удерживаюсь, чтобы не закатить глаза. На маму все произошедшее повлияло намного сильнее. Папа водил меня на физиотерапию и провел все обследования перед операцией. Он спускал и поднимал меня по лестнице весь первый месяц, а когда я еще лежала в больнице, читал мне каждый вечер перед сном, как в детстве. Он помогал мне даже тогда, когда я уже должна была сама о себе заботиться. Папа всегда помогал людям.

У мамы дар все налаживать и исправлять, но она не может исправить меня, и ей с этим ничего не поделать.

— Да только это правда. — Резкие слова нацелены, чтобы пробить ее броню ледяной королевы. Чтобы она наконец перестала ждать ту девушку, которой я больше никогда не стану. — Я калека. И наркоманка. И ты думаешь, что смерть Мины — частично и моя вина, поэтому, полагаю, убийцу по неосторожности тоже можно добавить к списку. О, а может, написать эссе на эту тему?

Ее лицо багровеет, затем бледнеет, а после становится чуть ли не фиолетовым. Меня словно загипнотизировали, я в ловушке ее гнева, заинтересованность в ее глазах сменяется яростью. Даже папа кладет свою вилку и берет ее за руку, словно предполагая, что мама может кинуться на меня через стол и ее придется удерживать.

— Софи Грейс, прояви уважение в этом доме, — наконец выплевывает она. — Ко мне, своему отцу и, главное, к себе.

Я кидаю салфетку на тарелку.

— С меня хватит. — Отталкиваюсь, чтобы встать, но ноги трясутся, и мне приходится держаться за стол дольше, чем хотелось бы. Прихрамывая, я выхожу из столовой. Я чувствую, что она наблюдает за мной, что ее пристальный взгляд впитывает каждый неровный шаг, каждое неуклюжее движение.

Наверху я почти роняю сумку, когда в спешке достаю флешку. Хватаю ее, открываю крышку ноутбука и, засунув флешку в разъем, постукиваю пальцами по столу.

На рабочем столе появляется папка, и я кликаю по ней дважды, а стук моего сердца отдается в ушах.

На экране возникает окошко для ввода пароля. Сначала я печатаю ее день рождения. Потом Трева, мой, ее папы, но ни один не подходит. Пробую имена всех домашних животных, даже черепахи, которая была у нее в третьем классе и которая умерла через неделю после того, как Мина принесла ее домой, но бесполезно. Больше часа я печатаю каждое слово, приходящее в голову, но ничего не открывает папку.

Разочарованная, я встаю и подхожу к шкафу, где рядом с моим лежит кольцо Мины. Я беру его, и слово словно подмигивает мне в искусственном освещении.

Разворачиваюсь назад, внезапно наполнившись надеждой, набираю в окошко слово «навсегда» и жму Ввод.

Пароль Неверный.

Сидевший во мне гнев, слившись с обидой от маминых слов, затопляет меня.

— Черт возьми, Мина! — бормочу я. Изо всех сил бросаю кольцо. Оно отскакивает от стены и падает на коврик у моей кровати.

И почти в то же мгновение, когда оно приземляется, я, вздрагивая от боли, сажусь на колени и достаю его из ворса. Руки дрожат, когда я надеваю его.

И не перестают трястись, пока я не подхожу к шкафу, и второе кольцо — мое — не соединяется с ее на большом пальце.

24

ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД (ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ)

После вечеринки, все еще пьяная и под кайфом, я лежу на полу гостиной Трева рядом с Миной, мы обе в спальных мешках. Периодически раздается храп его соседей из комнат вдоль по коридору.

Пол твердый, на ковре странного цвета пятна, о происхождении которых я не хочу даже думать, квартира полна парней. Мне неуютно, я беспокойно дергаюсь, уставившись на пивные кепки, подвешенные под самый потолок. Веки тяжелеют, но я держу глаза открытыми.

Мина не спит, но притворяется, что спит. Меня ей не одурачить, годы пижамных вечеринок не прошли даром.

— Я знаю, что ты не спишь.

— Спи, — только и отвечает она. Даже не открывает глаз, дыша все так же преувеличенно медленно.

— Все еще злишься?

— Отстань, Соф, я устала.

Я играю с замком-молнией на своем спальном мешке, вверх-вниз, ожидая ее ответа и зная, что его может и не быть.

— Спина не болит? — Она в беспокойстве открывает глаза, нарушая ею же и возведенное молчание.

— Переживу.

Навряд ли. Проснусь завтра вся окостеневшая. Здоровая нога просто онемеет, а больная же будет адски ныть, особенно в месте шрама.

Нужно принять еще таблетку. Я ее заслуживаю.

— Возьми мою подушку. — Она переворачивается и подсовывает ее мне под голову. — Лучше?

— Ты не ответила на мой вопрос, — напоминаю ей.

— Я не злюсь на тебя, — вздыхает Мина. — Говорила же, я волнуюсь .

— Мне этого не нужно, — противлюсь я.

Неверный ответ. От нее исходит самый настоящий страх. Он беспокоит меня куда сильнее, чем я хотела бы признать, пробуждает во мне желание скрыться, отгородиться от всего, от нее.

— Нет, нужно, — шипит она, садясь, мешок сползает ей до пояса. Она хватает меня за руку и тянет, пока я тоже не сажусь. И тут она настолько быстро наклоняется ко мне, что я даже не успеваю как-то воспротивиться.

— Ты принимаешь слишком много таблеток. Вредишь сама себе. — Она сглатывает и, кажется, внезапно понимает, насколько близки мы друг к другу. Ее пальцы сжимают мою руку, хватка становится крепче, слабее, и снова крепче.

— Софи, пожалуйста, — говорит она, и я не понимаю, чего она просит. Она слишком близко; я ощущаю запах ванильного лосьона, которым она мазала руки, прежде чем мы легли спать. — Пожалуйста , — повторяет она, и у меня перехватывает дыхание, потому что на этот раз нет никакого сомнения, о чем она молит.