Сабин Дюран - Запомни меня навсегда

Вокруг трупика лежат крупные куски стекла. Разбитое окно щерится осколками.

Подходить страшно, но я просачиваюсь в комнату и сажусь на краешек кресла. Диван и пол сверкают от крошечных осколков. На кухне шумит холодильник, с улицы доносится рев транспорта. На меня обрушивается чувство одиночества. Жалость к птице мешается с жалостью к себе. Бедная птичка, думаю я. Увидела отражение деревьев в стеклах и угодила прямо в окно? Должно быть, летела она быстро. Я склоняюсь, чтобы рассмотреть ее получше.

Голубь.

Он называл меня своей лондонской голубкой.

Я вскакиваю. Какая же я дура! Я искала не те знаки, я все не так поняла! Зак вовсе не собирается выйти ко мне из тени. Прошло столько времени, что он не может просто взять и появиться. Это было бы слишком банально. Утром задняя дверь была нараспашку. На ковре остался след. Окно разбито. Голубь. Похоже, он решил со мной поиграть.

Медленно вхожу в кухню.

Взгляд падает на стол. Утром там лежала коробка с капиллярными ручками, теперь ее нет. Вместо нее – продолговатый золотой предмет в форме пули. Вот и нашлась моя красная помада.

Я поднимаю тюбик, ощущаю его вес. Металл теплый. Открываю колпачок и провожу по губам. Чувствую вкус помады, ее липкость тыльной стороной ладони.

В гостиной я разглядываю себя в зеркале над камином. Рот похож на кровавую рану. Глаза блестят. В них вспыхивает гнев и страх, меня лихорадит.

Зак читает меня как открытую книгу. Знает, о чем я думаю. Он на шаг впереди.

Декабрь 2009

Что я узнал про мисс Лиззи Картер:

1. С детьми ей приятнее, чем со взрослыми.

2. Никогда не подведет, в людях видит только хорошее.

3. Никогда не смотрит реалити-шоу.

4. Любит читать на ходу.

5. Носит лифчики и трусики «Маркс и Спенсер». Белые. (Или условно белые.) Лифчик номер 34С, размер не тот.

6. В доме у нее полный бардак.

7. Живет со своей гребаной мамашей.

Три ланча, двадцать два телефонных разговора, один поход в кино, одно посещение на дому. Мне приходится проявлять всю свою изобретательность, чтобы с ней сблизиться. Я прилагаю куда больше усилий, чем привык. Другой бы на моем месте давно сдался, но мне непросто выбросить ее из головы.

Свидания за ланчем прошли так себе. Я встречался с ней «У Марко», рядом со школой. Из кожи вон лез, чтобы ей понравиться. Беседа не клеилась. Каждый раз, когда хлопала дверь, она вздрагивала. Я спросил, неужели родители ее учеников обедают «У Марко» (тридцать пять процентов школьников получают еду бесплатно). Выяснилось, что ее беспокоят вовсе не встречи с учителями или родителями. Она переживала из-за детей. У нее сердце кровью обливалось за тех неблагополучных ребят, которые в обеденный перерыв скрывались в библиотеке. Да неужели? Разве они не развлекаются в это время со старшеклассниками, макающими их головой в унитаз?! Ясное дело, ничего такого я вслух не сказал. Коснулся ее руки, заглянул в серые глаза и на полном серьезе заявил, что она просто святая. Странно, но в тот момент я так и думал. Ее любовь меня спасет! Я почувствовал возбуждение, близкое к сексуальному.

Беседы по телефону велись более успешно. Пока Шарлотта готовила ужин, я дошел до набережной и сел на скамейку. Смотрел на море, раскинувшееся до самого горизонта. Вероятно, оттого, что она меня не видела, Лиззи разоткровенничалась про своих школьников, про других учителей, про сестру, рассказала о проделках своего мелкого племянника, про своего пса, про то, что читает сама и что советует почитать детям. Попутно задала мне кучу вопросов. Что я думаю о том-то? Занимался ли я тем-то? Любопытно. Я к такому не привык. Большинство моих знакомых женщин говорят только о себе. Нельзя расслабляться, а то утрачу бдительность.

Шарлотта отправилась на девичник в спа-отель под Винчестером, так что у меня весь день был свободен. Решил сводить Лиззи в кино. Джим «одолжил» мне свой велосипед – ну, точнее, оставил его без присмотра позади студии, – и я сел с ним в электричку, сошел на станции Клэпхем и докатил прямо до кинотеатра. Увидев меня, Лиззи рассмеялась и сказала, что и представить не могла меня на велосипеде. Велела ездить в шлеме, «если только я не планирую покончить с собой».

Я пожал плечами. Какая разница!

– Придется купить тебе шлем, – добавила она, покраснев.

Я настроился на «2012» (глобальное уничтожение планеты – отличный выбор для субботнего вечера), но ей приспичило пойти на дурацкий французский фильм. Действие разворачивается в пригороде Парижа, какая-то бешеная девица «входит в возраст», то есть занимается сексом с толпой престарелых мужиков. Тринадцатилетки из ее школы сказали, что фильм очень хорош. Я уступил, хотя на меня это непохоже. После отвел ее во французский ресторан, поскольку большую часть фильма размышлял, как мне отделаться от похода в «восхитительно недорогую» марокканскую забегаловку. (Терпеть не могу таджин! [4]) Мы обсудили кино и трудности взросления. Сама она всю юность просидела дома, а вот ее сестра, мамина любимица, была куда более общительной и стремилась вырваться из-под родительской опеки. «Думаю, после смерти отца мама решила, что кому-то из нас придется взять на себя его роль, и хотя я не была для нее наилучшим вариантом, обязанности легли на меня».

– Ты что, никогда не была влюблена? – спросил я.

– Ну почему же. Лет в двадцать был у меня один электрик, как выяснилось позже, вовсе не приверженец моногамии. Знаю, с моей стороны это несовременно, и все же…

Я умилился. Ресторанчик был тесноватый, зато уютный. Дождливый день клонился к вечеру, вино разогрело кровь, и я рассказал про свою юношескую любовь, Полли, которая изменила мне с моим лучшим другом. Должно быть, слишком увлекся: вспоминая ту душещипательную историю (концовку я, разумеется, подправил), я случайно проговорился о месте, где вырос. Вроде бы ничего страшного – мало кто знает, где находится остров Уайт, тем более моя деревушка. Ее глаза округлились, и она спросила, знал ли я Фреда Лоуса – ее большого друга. Я едва не подавился эскалопом из курицы. Надутый шепелявый придурок! Последний раз мы виделись – в 1987-м? – у памятника Теннисону. Как-то ночью мы с Чокнутым Полом позвали его кататься. Он поверить не мог своему счастью. Мы завезли его на вершину горы и шутки ради бросили в темноте, в двадцати милях от дома. О черт! Если она позвонит ему и начнет расспрашивать обо мне – конец всему!

Я выбросил Фреда из головы, решив позаботиться об этом позднее. Как бы наконец попасть к ней домой? В кино я держал ее за руку (когда наши сплетенные пальцы коснулись ее бедра, она тихонько ахнула), потом уговорил на графинчик мерло за ланчем. Выйдя из ресторана, я обнял ее и заметил темное пятнышко на внутренней стороне нижней губы – сливовое на розовом – и восхитился хрупкостью ее узкой грудной клетки. Она прижалась ко мне, тяжело дыша, потом вдруг отстранилась и заявила, что ей пора, что у нее «дела».