Сабин Дюран - Запомни меня навсегда

Груда почты так и лежит у порога. Я поднимаю ее, кладу на стол, роюсь в коричневых конвертах, бесплатных газетах, рекламках сантехников и электриков, счетах за газ и телевидение, роняю их на пол. Письма нет.

Говард все еще в саду. Я открываю дверь и зову его. Снаружи холодная корнуолльская ночь, с моря доносятся порывы чуть теплого ветра. Стоит полная тишина. Пес убежал на улицу, видимо, что-то учуял. А может, Зака ищет. Я кричу громче.

В голове крутятся фразы. «Любимый, – начала я. – Мне нужно пожить отдельно, мне нужно больше личного пространства…» Стандартные фразы, лживые сантименты, которые так ненавидел Зак. Я слишком боялась написать правду. «Будь честной, – говорил он. – Посмотри мне в глаза! Скажи, что ты чувствуешь». Иногда я настолько пугалась его неистового желания узнать все, что не чувствовала вообще ничего.

– Ты для меня все, – повторял Зак. – Без тебя мне не жить!

«Ты любишь пса больше, чем меня».

Говард не идет, и я возвращаюсь в кухню. Там стоит искусственно состаренный мусорный бак от голландского бренда «Брабантия» – Зак любил, чтобы все его вещи были высочайшего качества. Он всегда относился внимательно к мельчайшим деталям. Я открываю крышку.

На дне лежит смятое письмо и конверт.

– Говард! – Я выбегаю наружу и громко-громко зову пса, сама не своя от ужаса.

Собака несется скачками, поскальзывается на мокрой траве, валится с ног. Он тыкается носом в мои колени, потом вбегает в дом. Грязные лапы оставляют следы на паркете, на светлом ковре. В груди резкий спазм. Страх: надо поскорее убрать, пока Зак не увидел.

После аварии я перестала выключать свет на ночь. Я стала мнительной. Окна и двери проверяю по два-три раза. Сознание меня подводит. Общаясь с людьми, не могу понять, выразила ли свою мысль вслух или только подумала. Джейн говорит, что я повторяюсь. Порой надолго замолкаю. Будто чего-то жду. Руки и ноги наливаются свинцом. Мне кажется, что я упаду с лестницы, ударюсь головой и переломаю все кости. Я боюсь умереть.

Повсюду мне мерещится Зак. На улице или на платформе метро я вижу мужчину средних лет, и сердце замирает. Я бегу, расталкивая людей, догоняю его, или он поворачивается, и я понимаю, что это совсем не Зак, а незнакомец с похожей походкой, небрежной стрижкой или с плечевой сумкой, как у мужа.

Пегги твердит, что я должна избавиться от его одежды. Но это невозможно! Как же я выброшу его туфли и рубашки? Ведь они понадобятся, когда он вернется.

Инспектор Морроу говорит, что такое бывает. Мозгу нужно время, чтобы выстроить новые ассоциативные связи. Сердце отказывается верить в неизбежное. Я как солдат, испытывающий фантомные боли в ампутированной конечности. Нейрогенное нарушение. Вроде бы, когда я немного приду в себя, это прекратится.

Я все еще жду. И мое замешательство только растет. Зак словно дышит мне в затылок. Как-то раз я осталась в библиотеке одна, расставляла книги по полкам и вдруг почувствовала знакомый запах лосьона после бритья. «Аква ди Парма – Колония Интенса» (не «Ассолюта» – однажды я их перепутала). Свет померк, будто кто-то встал в дверном проходе. Когда я выбежала в коридор, там уже никого не было.

Кто-то забрался в наш дом. То есть в мой дом. Хотя «забрался» – громко сказано. Никто не взламывал замок, не разбивал окно, следов проникновения не было. Не тронули ни мою сумочку, ни телевизор, ни мелочь с кухонного стола. Забрали только айпод Зака. Морроу сказала, что в наши дни подростки берут исключительно электронные игрушки, которые легко перепродать. Как ни странно, дверь была плотно закрыта, почта аккуратно сложена на столике в холле. Неужели это я ее сложила? Не помню. Морроу считает, что я оставила дверь незапертой. Приглашение для воров. Постоянно допускаю подобные промахи. Я представляю, что Зак воспользовался своим ключом и вошел в дом, и по спине бегут мурашки – то ли от страха, то ли от тоски.

По ночам я слышу странные звуки. Несколько недель назад посреди улицы остановилась машина. Из опущенного окна неслась его любимая песня – Элвис Костелло, «Я хочу быть любимым». Автомобиль стоял с включенным двигателем прямо напротив моего дома. Музыка была настолько громкой, что я услышала ее из спальни на другой стороне. Пока я добрела до окна кабинета, машина уехала. Я увидела лишь свет фар в конце улицы.

Я мечтаю о нем почти каждую ночь. В объятиях сна, плотно закрыв веки, я чувствую, будто его лицо прижимается к моему. Кладу руки между ног и представляю, как его губы касаются моей шеи, потом опускаются к груди, пальцы ласкают мои соски. На меня накатывает тяжесть, я крепко сжимаю простыню, закусываю ее зубами. Проснувшись утром, мне чудится, что он забрался в окно и проскользнул в постель. Запах его кожи, вмятина от головы на соседней подушке. Он был со мной всю ночь. Наверняка это Зак довел меня до оргазма.

Я никому об этом не рассказываю. Подумают, что я сошла с ума. Пегги говорит, что, утратив любовь всей жизни, вполне естественно ненадолго выпасть из реальности. Однако вряд ли она предполагала, что это продлится больше года. Может быть, ровно год. Пегги следует прописным истинам. В ее жизни всегда идеальный порядок.

Джейн кое-что известно о моей семейной жизни, хотя и без подробностей.

Во мне живет тьма, некоторые воспоминания сжигают меня изнутри. О них не знает ни сестра, ни подруга. Я никогда не смогу им рассказать.

Письмо и конверт я сжигаю, стоя на крыльце. Подношу спичку, смотрю, как бумага сворачивается в пламени, сметаю серый пепел. Зак был здесь. Я чищу зубы, полощу рот водой из-под крана (сначала течет ржавая), сажусь в кресло, не снимая верхней одежды. Пытаюсь мыслить здраво. Я так боялась его реакции, что отправила письмо за двести миль. Я разговаривала с ним за час до смерти. По его тону невозможно было догадаться, что он прочел письмо. Он лгал даже тогда, сдерживал гнев и размышлял, что он со мной сделает.

За окнами темнеет. Раздаются ночные шорохи: в окна бьется ветер, в карнизах шуршат мыши. Хочется удрать, снять номер в отеле или вернуться в Лондон, но я не могу двинуться с места. Лучше подожду. Если он где-то там, пусть приходит. Я это заслужила.

Сказать по правде, у меня никогда не хватило бы духу от него уйти. Зак был остроумный, уверенный в себе и талантливый, однако меня привлекала в нем именно его темная сторона. Иногда он был мрачен без повода, у него ни с того ни с сего болела голова, с ним случались вспышки ярости (направленные вовсе не на меня, по крайней мере сперва). После прогулки с моей сестрой и ее мужем Зак долго возмущался, как Роб унизил его: «Ты видела, как он ухмылялся всякий раз, когда упоминал мою живопись?» Зная его слабости, я любила его еще больше. Я знала причину его навязчивых идей, комплексов и ненависти к покровительственному тону. В школе видела, что делает с детьми жестокое обращение в семье – они становятся замкнутыми и злыми, им кажется, что все пытаются их обидеть. Понимала, что его выходки никак не связаны со мной (не та еда, не та одежда), хотя он говорил другое. Я знала это точно. Но ближе к концу все настолько усложнилось, я так глубоко погрузилась в его переживания, что оставшуюся после утраты пустоту уже не заполнить ничем.