Меган Эбботт - Как ты смеешь

– Но Прайн… Вы сами сказали, что его зовут «живодером»…

Тренер поводит плечами.

– Бет сказала, что он ей ничего такого не сделал. Он вырубился. А она напилась в стельку и не соображала, что несет.

Я смотрю на нее и гадаю, кто же из них лжет. Может, обе?

– Значит, она не будет ничего предпринимать?

– А что тут можно предпринять? Я предложила свозить ее к своему гинекологу. Она категорически отказалась. Она лишь помнит, что Прайн только петушиться горазд, а когда до дела дошло, сдулся.

– Слушай, подруга, – спрашивает Бет чуть позже, пожевывая соломинку в кафе, – а ты мне телефон вернуть не хочешь?

Тут я вспоминаю, что тренерша спустила его в унитаз.

– Твой телефон?

– Ее высочество сказали, что ты забрала его в субботу. Наверное, чтобы я не звонила парням по пьяни, да? Какая ж ты зануда, Хэнлон. Тоже мне, помогла.

– У меня нет твоего телефона, Бет, – отвечаю я.

– Значит, она ошиблась, – у нее в уголке рта пенка от капучино. Она высовывает язык и слизывает ее. – Интересно, с чего она решила, что он у тебя?

– Бет, – говорю я, – ты сказала, что в тот вечер писала Уиллу. Звонила ему несколько раз и сообщения отправляла.

Она ничего не отвечает, но уголок ее рта слегка дергается. Потом она снова делает серьезное лицо, и я думаю, не показалось ли мне.

– Я так сказала? – переспрашивает она и пожимает загорелыми плечами. – Не помню.

На следующий день Бет возвращается в команду.

И не просто, а с почестями. Ее снова назначают капитаном.

В среду ее освобождают от химии ради индивидуального занятия с тренером и выдают учебный пропуск в коридоры. Это значит, что теперь она в любое время может заходить в кабинет тренерши и устраивать себе перекур. Я вижу ее, проходя мимо: она машет мне рукой, склонив голову набок. Сигаретный дым зловеще клубится вокруг лица.

«Спасибо, тренер , – думаю я. – Спасибо ».

– Неужели ее правда сделали капитаном? – шепчет Тейси. Все теперь разговаривают шепотом, но Тейси так и трясется в своих ослепительно-белых тапочках флаера.

Похоже, правда.

Неужели я вижу удовлетворение на твоем загорелом лице, Бет?

«Черт , – думаю я и этими словами напоминаю себе Бет, – неужели это все, чего она добивалась ?»

Как бы не так.

– Да все в порядке, – отмахивается тренер. – Мне некогда о ней думать. И тебе тоже, Эдди. Давай-ка, покажи мне фляк.

И я пытаюсь, но ноги не слушаются, и тело какое-то странное, словно окаменело.

– Толкайся! – рявкает она. На висках выступил пот, грязные волосы выбиваются из резинки.

– Соберись! – с каждым криком ее голос крепнет, а мое тело становится более твердым и упругим. – Напрягай мышцы, концентрируйся и – черт побери, Эдди – улыбайся. Улыбайся! Улыбайся.

Следующим утром я вижу Мэтта Френча – тот заезжает на стоянку на своей серой «тойоте». Тренер на пассажирском сиденье.

Она выходит из машины и даже не оглядывается. А он, кажется, говорит ей что-то… хотя, может быть, и нет.

Но он смотрит ей вслед и ждет. Наверное, следит, чтобы она в целости добралась до входа в здание.

Чем чаще я его вижу, тем все симпатичнее он мне кажется, – по-своему. Усталый симпатичный парень.

«Это труднее всего, – как-то призналась она. – Я не могу сказать о нем ничего плохого, ничего».

Почему-то эти слова кажутся такими жестокими.

И, может, поэтому я чувствую себя так, глядя на него сейчас. Мэтт Френч. Не знаю, почему, но его усталый вид среди всех наших криков, надменности, размалеванных лиц взывает ко мне. Я понимаю его, как тогда, когда он смотрел на меня ночью, в подвале.

«Он не такой, каким кажется», – как-то сказал Уилл.

Но я не уверена, что Уилл понимает, каким мне кажется Мэтт.

Мэтт Френч смотрит на жену, которая идет по центральному проходу стоянки; смотрит, как она исчезает за стеклянной дверью. Он еще долго глядит ей вслед, обняв рукой спинку пассажирского сиденья и слегка наклонив голову.

Он смотрит на нее, как отец на дочку, резвящуюся на детской площадке.

А она ни разу не оглядывается.

– Ее машина в гараже Шуйлера, – сообщает Бет. – Дейви ее видел. На переднем крыле большая вмятина.

Понятия не имею, кто такой Дейви и откуда он знает, как выглядит машина Колетт. У Бет знакомые в каждом дворе: друзья брата, сыновья бывших дружков ее матери, племянник перуанки, которая убиралась у них в доме. Она знает людей, которых другие даже не замечают. Ее способность находить нужные сведения и вещи поразительна. Ей известно, у кого можно затусить, когда уехали предки, где можно дешево купить дизайнерские сумки, раздобыть фальшивое водительское удостоверение и рецепт на транквилизаторы.

Спрашиваю тренершу, что с ее машиной.

Та показывает длинную ссадину на руке.

– От шва на руле, – объясняет она. Изо рта свисает сигарета, голос усталый и сиплый – почти как у Бет. – Врезалась в столб на стоянке в Букингем-Парке, у детской площадки.

« Как жаль », – отвечаю я.

– Парковалась и пришлось очень быстро разворачиваться. На дорогу выбежала девочка, – она смотрит в пустоту. – Вылитая Кейтлин.

– Но вы с Кейтлин не пострадали? – спрашиваю я, ведь, кажется, это именно то, что положено спрашивать в такой ситуации.

– Это и есть самое странное, – отвечает она, качая головой. – Кейтлин со мной не было. Я ее забыла. Оставила дома, в комнате, где она играла в «змеи и лестницы»… А могла и хлорки выпить, или наесться яду из шкафчика под раковиной, или запалить костер на заднем дворе. Что угодно могло случиться.

Она невесело смеется и качает головой. Долго качает, щелкая зажигалкой в руке.

А потом прекращает.

– Во всем мире нет матери хуже меня, – говорит она с растерянным, затуманенным взглядом.

Смотрю на нее и вижу, как ей страшно.

И отвечаю:

– Точняк.

Это слово всегда вызывает у нее одну реакцию – смех, вот и сейчас тоже. Она смеется искренне, и это прекрасно.

– Ей навстречу ребенок выбежал, – рассказываю я Бет, – и она въехала в столб.

– Не верю, – заявляет Бет.

– А с чего ей врать-то?

– Да куча причин, – говорит она. – Я и раньше была права на ее счет. Ты кому угодно готова поверить, как тогда, в летнем лагере, поверила этой флаерше из школы святой Регины. Кейси Джей. Хотя та была патологической лгуньей. А ты все проглотила.

Ох уж эта Бет, вечно вытащит на свет то, что уже похоронено в далеком прошлом, и обсыпет меня пеплом. Это прошлое лето мне по гроб жизни будет аукаться. Наша единственная ссора – даже и не ссора толком, а так, девчачьи глупости.

«А я думала, вы после этого уже никогда не будете дружить» , – сказала тогда Рири. Но она ошиблась. Нас с Бет никто не понимает. И никогда не понимал.

– Бет, а ты не можешь просто оставить ее в покое? – спрашиваю я и сама удивляюсь, что голос звучит с таким надрывом. – Ты получила все, чего добивалась. Снова стала капитаном и можешь делать, что захочешь. Хватит уже.