Дуглас Кеннеди - Жар предательства

И что? Как он поступит? Упадет на колени и будет молить о прощении? Но даже если и упадет, дальше-то что?

Пусть поплачет, пока не заснет. В одиночестве. Пусть поразмыслит о том, во что превратится его жизнь без меня.

Я взяла блокнот и написала:

Ты все разрушил, и я тебя ненавижу. Ты недостоин того, чтобы жить.

Ниже черкнув свое имя, я бросила записку рядом с документами, которые веером разложила на кровати. Затем взяла шляпу от солнца, сумочку и покинула номер. Пронеслась мимо стойки регистрации. Ахмед, должно быть, почувствовал мое волнение.

– Что-то случилось, madame ? – окликнул он меня.

– У мужа моего спросите, – крикнула я, не оборачиваясь.

Я устремилась на пляж. Шла опустив голову. Быстро шагала по песку, обходя погонщиков верблюдов и стариков, торгующих жареной кукурузой. Шла и шла, пока не достигла того места, где исчезали все следы внешнего мира. Я села, глядя на океан, через который я полечу завтра, прочь от жесточайшего разочарования, прекрасно понимая, что даже по возвращении домой мука не отпустит меня, будет жечь, словно злокачественная опухоль, давшая метастазы. Я могла лишь догадываться, какая жуткая депрессия ждет меня впереди. Во второй раз мне придется бродить по развалинам своего рухнувшего брака. Только теперь смириться с неудачей и предательством будет куда сложнее. Ведь я верила, а меня обманули.

Я дала волю слезам и проплакала долгих десять минут. Вокруг не было ни души, никого, кому пришлось бы со смущением и неловкостью наблюдать за мной. Здесь мое горе тонуло в шуме прибоя. Когда рыдания стихли, я задумалась: И что теперь? Поеду домой. Вернусь к работе. Как говорится, попробую склеить осколки своей жизни. Меня ждет самое жуткое, калечащее одиночество. Я безумно ненавидела Пола, но с содроганием думала о том, что он для меня потерян. И на что это похоже? Почему я тоскую по человеку, который обманул мое доверие? Почему мне так не хватает Пола именно в тот момент, когда я решила навсегда уйти от него? Почему меня раздирают противоречия?

В сознание начинало проникать чувство вины, хотя я понимала, что у меня нет причин чувствовать себя виноватой. Ведь это меня обманули. Это мне приходится бороться с отчаянием и болью, вызванными предательством близкого человека. Это я сижу здесь, на североафриканском побережье, сижу одна и переживаю, что, возможно, я впала в крайность, когда в ярости писала ему записку.

Проблема в том, что, если тебя мучит чувство вины – особенно такое, которое сидит в твоем сознании с детства, – ты просто не способен найти разумные доводы, чтобы вырваться из его удушающей хватки.

Свет начинал угасать. Я посмотрела на часы. Стрелки показывали почти пять. Неужели я так долго здесь просидела? Не потому ли еще, что меня не покидала тщетная надежда: я все ждала, что Пол, увидев мои собранные вещи и оставленные для него документы, прибежит сюда за мной, зная, что я каждый день гуляю в этих песках.

Но ведь я, наверно, с час шла до этого пустынного участка побережья. А он, возможно, лишь несколько минут назад вернулся в гостиницу из кафе «У Фуада», где обедал и работал… и только теперь направляется сюда?

Ну вот, опять я представляю сцену из голливудского фильма: «Я совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Но вазэктомия обратима. Я уже записался на прием к урологу. Завтра я полечу с тобой и восстановлю свою функцию фертильности».

Но на берегу было все так же безлюдно. Обычно Пол возвращался от Фуада на сиесту в гостиницу к трем часам дня. А сейчас почти пять. На горизонте никого. Я была абсолютно одна. То, что он не шел за мной, служило еще одним доказательством – если таковое требовалось – того, что между нами все кончено.

Возвращение в гостиницу заняло, как мне показалось, чрезмерно много времени. При моем появлении Ахмед занервничал.

– Что-то случилось? – осведомилась я у него.

– Le patron, Monsieur Picard… ему необходимо с вами поговорить.

Не желает с вами поговорить. Ему необходимо поговорить.

– Что случилось? Где мой муж?

– Подождите здесь, пожалуйста.

Ахмед скрылся в глубине комнаты за стойкой. Я смежила веки, недоумевая: что еще за новый кошмар ?

Через несколько минут появился месье Пикар, суровый и мрачный, как онколог, готовый озвучить печальные новости:

– Мы всюду вас искали, madame. Мы очень тревожились.

– Что случилось? Где мой муж?

– Ваш муж… исчез.

Я побелела, но, наверно, что-то в моем лице навело Пикара на мысль, что я не удивлена, ибо он спросил:

– Вы этого ожидали?

– Нет, вовсе нет.

– Но вы оставили ему некие документы и записку…

– Вы заходили в наш номер? – вспылила я, внезапно объятая гневом. – Кто дал вам право?..

– Право мне дало то, что горничные слышали крики вашего мужа в номере. Крики, сопровождавшиеся громкими тяжелыми ударами.

Я сорвалась с места и бросилась вверх по лестнице. Пикар кричал мне вслед, чтобы я не заходила в номер, что это, возможно, место преступления и полиция…

Но я мчалась вперед. Добежав до нашего полулюкса, распахнула дверь. Вошла и увидела…

Хаос.

То, что предстало моему взору, действительно походило на место преступления – грабеж с совершением насилия. Одежда разбросана по всему номеру. Все ящики выдвинуты, их содержимое вывалено. Два из его альбомов разорваны, разодраны в клочки, усеивавшие пол, словно конфетти. А на каменной стене перед нашей кроватью – каскад высыхающей крови.

Рядом с распечатками, что я оставила для Пола, лежал листок бумаги. На котором были начерканы – его характерным убористым почерком – пять слов:

Ты права. Я должен умереть.

– Не трогайте документы, – предупредил Пикар, когда я протянула руку за запиской Пола.

– Но это мои вещи, – возразила я.

– Полиция, возможно, сочтет иначе.

– Полиция?

– Последний раз голос вашего мужа слышали, когда он кричал в этой комнате. Потом наступила тишина. Об этом доложил мне Ахмед, когда я прибыл сюда десять минут назад. Он сказал, что не хотел беспокоить месье Пола, тем более что крики прекратились. Я велел ему подняться наверх и проверить. Ахмед обнаружил, что ваш муж исчез, а стены забрызганы кровью. Естественно, я вызвал полицию, так как поначалу испугался, что это, возможно, ваша кровь. А потом увидел записку, что вы ему оставили. Где вы были все это время?

– Гуляла на побережье.

– Понятно.

То, как Пикар произнес последнюю реплику, меня встревожило. Он постарался придать своему голосу нейтральный тон, словно намекал, что он мне ни чуточки не верит.

– Я возвратилась сюда ненадолго в районе половины третьего, а потом, как обычно, отправилась на прогулку…

– Мне объяснять ничего не нужно, – отрезал Пикар. – Вопросы будет задавать полиция.