Дуглас Кеннеди - Жар предательства

– Отец говорит… вы лжете, чтобы защитить меня.

– Скажи ему, что я не лгу.

И потом, действиями подкрепляя свою речь, я показала на себя и объяснила:

– Я попросила вашего сына отвести меня… – я махнула на лежащую впереди улочку, – в кафе, которое принадлежит человеку по имени Фуад. – Я изобразила, что даю ему деньги. – Я сама предложила заплатить ему за услуги. Ваш сын не просил у меня денег… – И я снова принялась жестикулировать, показывая на себя, на Мухаммеда, на свой карман, снова на мальчика, и при этом трясла головой, подчеркивая, что он не требовал плату…

Нелепая пантомима. Но мясник в конце концов мне поверил. Схватив сына за плечо, он показал куда-то вдаль и отрывистым тоном отдал приказание. Мухаммед перевел:

– Отец велит, чтобы я отвел вас в кафе Фуада.

– Но где находится это кафе?

Мухаммед перевел вопрос отцу. Снова сердитый поток арабских слов, но где-то к середине этой тирады я сообразила, что папа просто объясняет дорогу. В конце своей напыщенной речи, сопровождаемой жестами, обозначающими повороты направо и налево, мясник посмотрел на меня и мгновенно принял учтивый вид. Приложив правую руку к сердцу, он чуть поклонился и извинился за поведение сына (судя по выражению его лица).

Качая головой, я тронула Мухаммеда за правое плечо – одновременно покровительственно и по-матерински, – а потом попросила, чтобы он перевел отцу:

– У вас очень почтительный, вежливый сын. Вы можете им гордиться, monsieur.

Эти мои слова наконец-то утихомирили гнев мясника. С серьезным видом он поклонился мне, затем махнул рукой вперед, давая Мухаммеду знак отправляться в путь.

Мы пошли по темной улице, но, едва завернули за угол, Мухаммед остановился и расплакался. Нахальный подросток превратился в несчастного ребенка, который растет без любви, в подчинении у беспощадного тирана-отца. Желая утешить мальчика, я робко обняла его одной рукой, хоть и боялась, что он меня оттолкнет. К моему удивлению, Мухаммед спрятал лицо у меня на плече, продолжая всхлипывать. Как же мне хотелось выдернуть его из того жалкого существования, что он влачил, и увезти в такое место, где жизнь его была бы более счастливой и менее опасной. Как же мне хотелось и себя выдернуть из своей собственной жизни.

Когда его рыдания стихли, Мухаммед произнес одно слово:

– Merci.

Потом он повел меня какими-то переулками к кафе «У Фуада». Я точно знала, что без его помощи ни за что не найду дороги назад, поэтому я вручила Мухаммеду еще 50 дирхамов и попросила подождать меня у кафе.

– Mon père sera fâché.

Отец рассердится.

– Je vais parler avec ton papa. Je vais tout régler.

Я поговорю с твоим папой. Все будет хорошо.

Мухаммед кивнул и, найдя каменную ступеньку, сел, а я направилась к кафе. Оглянувшись, я увидела, что он сидит одиноко на той ступеньке, смурной, несчастный, не зная, как убить время. Мне сразу вспомнились все те люди, которых я всюду видела в Эс-Сувейре. Они сидели на кирпичных стенах или у телег с товаром – тихие, унылые, безразличные к хаотичному кипению жизни, что бурлила вокруг них. Мне всегда было жалко этих застывших в бездействии людей с невыразительными морщинистыми лицами, в глазах которых, казалось, читался каверзный вопрос: Неужели ничего другого мне не дано в этой жизни ? Как же я не хотела, чтобы Мухаммед стал одним из этих несчастных. Но я понимала, что его будущее – это мясная лавка отца и подвал с останками туш забитого скота.

Когда я поднялась на террасу кафе, Фуад, заметив меня, изменился в лице, будто перед ним явилась прокаженная, но с гримасой смирения жестом предложил мне занять столик в дальнем углу. Потом он исчез в глубине кафе и через несколько минут вернулся с пластиковым пакетом в одной руке. Принесли мятный чай. Фуад налил два стакана. Какое-то время мы сидели в молчании. Было ясно: он ждет, что я первой начну разговор… или, точнее, расспросы.

– Вам известно, где мой муж?

– Может быть.

Я видела, что Фуад не расположен к общению, и, произнося следующую фразу, тщательно подбирала слова.

– Я переживаю, и не только из-за того, что мой муж пропал. Он ведь сильно поранился.

– Он сказал, что это сделали вы.

– Что?! – вскричала я.

Мгновенно взгляды всех, кто был в кафе, обратились на нас. Фуаду это не понравилось еще больше. Он приложил палец к губам и прошептал:

– Не привлекайте к себе внимания.

– Я его не била.

– Это вы так говорите.

– Это, monsieur , правда. Мой муж сейчас не в себе. Одна из горничных в гостинице видела, как он бился головой о стену…

– По вашей милости.

О боже, ну и ну.

– Я не заставляла его калечить себя.

– Он сказал, что вы его отвергли.

– Я поймала его на лжи. На ужасной лжи.

– И потом оставили ему записку, в которой велели покончить с собой. Что он и пытался сделать.

Молчание.

– Я была в гневе, – объяснила я. – В ярости.

– А он принял ваши слова всерьез. И теперь… с какой стати я должен помогать вам?

– Потому что он нуждается в моей помощи. Потому что он слаб, он в опасности.

Фуад смотрел в сторону.

– Умоляю… просто скажите, где он.

Он снова пожал плечами.

Я полезла в рюкзак, вытащила дневник Пола, открыла его и показала Фуаду фото молодой женщины по имени Самира.

– Вы ее знаете? – спросила я.

Молчание.

– Может, он поехал к ней в Касабланку?

Молчание.

– Вы должны помочь мне, Фуад.

– Не должен.

– Я дам вам сто дирхамов за информацию.

– Пятьсот.

– Двести пятьдесят, – сказала я.

– Триста.

Я согласно кивнула. Фуад жестом велел мне дать ему деньги, и я повиновалась. Пересчитав небольшую стопку купюр, что я вручила ему, он сообщил:

– Да, месье Пол поехал к этой женщине.

– Он объяснил, зачем он к ней поехал? Почему он хранит ее фото в своем дневнике?

– Об этом вы спросите у него.

– Как же я спрошу?

– Езжайте в Касабланку.

– Он познакомился с ней в университете, в котором преподает, – услышала я свой голос, озвучивавший догадку, которая мне казалась все более и более правдоподобной с тех пор, как я нашла ее фотографию.

Она была одной из студенток Пола. За минувший год, что длился их роман, он без памяти влюбился в нее. Когда она сказала, что на лето возвращается в Марокко, он, не устояв перед соблазном, решил последовать за ней через Атлантику в Северную Африку. Но просто взять и исчезнуть он не мог и потому убедил меня поехать с ним. Как бы то ни было, он всегда искал удобного случая, чтобы броситься к ней в объятия. Неужели он специально разбил себе голову, чтобы у него был повод исчезнуть и все дело обставить так, будто это я довела его до крайности? Неужели, узнав, что его обман раскрыт, он разыграл сцену самобичевания, а потом понял, что теперь у него одна-единственная перспектива – остаться с ней в Касабланке?