Филипп Джиан - Она

Я еще немного расслабилась, выяснив, что она не знает, кто та женщина, и не хочет знать.

– Я не знаю, – говорю я. – Но может быть, в сущности, ты права. Мне правда очень жаль.

– Не надо ни о чем жалеть. Со мной все хорошо. В жизни полным-полно такого рода инцидентов.

Я поднимаю руку, и она прижимается к моему плечу. Через несколько минут, спустившись, Венсан улыбается при виде этого, и тогда поднимает руку Анна, и он прижимается к ее плечу. Мы не разговариваем, смотрим на огонь. Потом я оставляю их и иду спать.

Бывало, я задавалась вопросом, когда он был еще безусым юнцом, да и позже, по разным поводам, не происходит ли что-то между ними, но так никогда и не узнала ничего об этом наверняка и сегодня утром ненамного продвинулась, я не знаю, спали ли они вместе, или он лег на диване, и вряд ли когда-нибудь узнаю, потому что, как я ни всматриваюсь в очередной раз в поисках малейшего знака с их стороны, не замечаю ничего необычного, кроме мелких нежных жестов, которыми они обмениваются, с тех пор как он родился, и которые не говорят мне ничего такого, о чем бы я уже не знала.

Венсан ушел за всем необходимым для ребенка, и, когда я спускаюсь, Анна держит его, точно хрупкое сокровище, у своей груди, склоняет к нему лицо, грациозно танцует с ним, такой нежностью и любовью, просто можно поклясться, что она как минимум мать, – но зная о драме, которую она пережила уже дважды, об этой открытой ране, которая не заживает и становится все глубже, я держусь в стороне, не вмешиваюсь, и когда Венсан возвращается и они думают, будто сейчас одни, я жадно высматриваю взгляд, прикосновение, детали, которые могли бы их выдать, но они сильны. Это почти смешно.

Довольно, впрочем, гротескным оказывается дуэт, который они образуют над Эдуардом, как если бы он был их ребенком, этот их безумный дуэт. Я говорю, что иду пройтись, но буду поблизости.

Погода прекрасная, снег скрипит и похрустывает под моими резиновыми сапогами. Гулять – лучшее, что может быть на свете. Когда я подхожу к дому Патрика, он у себя в саду, в одной рубашке, расчищает снег перед дверью. Заметив меня, останавливается и дружески машет рукой.

– Привет, как поживаете? – говорит он с широкой улыбкой.

– Хорошо. А вы?

Облокотившись на ручку лопаты, он смотрит в небо и улыбается.

– Я будто вывернут наизнанку, – заявляет он наконец.

– Вот как? – отзываюсь я недоверчиво. – Я не ослышалась? Вывернуты наизнанку?

Я размышляю, качая головой.

– Нам надо поговорить, Патрик.

– Я знаю. Конечно, – отвечает он, потупившись.

– Нам надо поговорить поскорее, вы же понимаете. Вы задали мне чудовищную, просто чудовищную задачу, Патрик.

Мы обмениваемся настойчивыми взглядами, которым я первая кладу конец, развернувшись и не желая больше ждать. Я отхожу на несколько шагов, потом останавливаюсь и снова поворачиваюсь к нему.

– Я тоже, представьте себе, вывернута наизнанку, как вы выразились, – заявляю я и иду дальше, мало-помалу переводя дыхание.

Жози отказывается выпить с нами кофе – а ведь я отослала Анну в мой кабинет, чтобы они не встретились, и достала коробку превосходного шоколада, оставив ее открытой на столе. Она объясняет, что была очень зла и только благодаря тому, что я быстро взялась за телефон и предупредила ее, не обратилась в полицию с заявлением о похищении, взломе, грубом обращении и бог весть о чем еще, но она не собирается сидеть здесь и мило болтать после того, что произошло. Я ее вполне понимаю. Это делает ей честь, но я не могу ей этого сказать.

– Думайте о нем, вы оба. Думайте поменьше о себе и побольше о нем, – говорю я. – Будьте умнее. Постарайтесь найти почву для сближения.

Она хихикает.

– С этого надо было начинать.

– О'кей, о'кей, – вздыхает Венсан.

– Маловато для извинения.

Похоже, заела молния на ядовито-зеленом комбинезончике, в который его запаковали, превратив в маленького толстячка, – но мать и сама весит девяносто пять килограммов и одета в жуткий пуховик серебристо-бирюзового цвета, так что равновесие сохраняется.

Я пытаюсь воззвать к ее разуму:

– Дайте ему пойти на эту работу. С такими вещами нынче не шутят. Всему свое время, вы это прекрасно знаете, Жози.

– Не вмешивайтесь, – говорит она.

– Не вмешивайся, – повторяет Венсан.

Я молчу. Резко дернув молнию, застегиваю ее.

Мы смотрим ей вслед.

– Не такая уж она железобетонная, – говорю я. – Время работает на тебя. Через три дня она приползет к тебе на коленях.

– Нет, не думаю, – отвечает он, когда она скрывается за первым поворотом, углубляясь в синеватый лес. – Она не раз меня удивляла. Может и еще удивить.

Анна еще задерживается после ухода Жози, и я уверена, что она все слышала, но она притворяется, будто нет, и прислушивается к версии Венсана, измеряя температуру накала. В этом Анна эксперт. Жози очень непросто манипулировать, если не знать толком чувств Венсана к ней. Но знает ли их он сам? В этом вся проблема, ноги у трудностей растут из подвешенного состояния, в котором он пребывает, быть может, сам того не сознавая, и Анна старается быть в курсе последних новостей, потому что Жози, похоже, котируется у Венсана не так низко, как мы думали, он не так равнодушен к ней, как говорит, и мы рискуем оказаться с ним в неловком положении в мгновение ока, если не держать постоянно нос по ветру.

Когда она уходит, я провожаю ее до дверей, и, натягивая перчатки, она шепчет, не глядя на меня:

– Приготовимся страдать.

– Что это значит? – спрашиваю я.

– Это значит приготовимся страдать.

Она чмокает меня и убегает, оставив мне эту загадку.

На следующий день в офисе я пользуюсь минуткой наедине с ней, чтобы попросить просветить меня.

– Я все думала о том, что ты сказала мне, уходя, – говорю я.

– От нее добра не жди. Я это чувствую. Но избежать этого никак не получится. Знаешь, скоро она сделает нам больно.

Мы курим сигареты.

– Не очень весело начинать неделю с таких мрачных мыслей, – замечаю я.

– Да, я знаю, но что ты хочешь, – вздыхает она. – Считай, что мне было откровение. Я чувствую, что момент близок.

Я наблюдаю за Венсаном, стоящим у кофемашины. Наблюдаю за ним за столом в обед. Наблюдаю в час закрытия. Но я сама не знаю, чего я ищу.

Как бы то ни было, я не решаюсь его спросить, рассчитывает ли он поселиться дома надолго, боясь, что он обидится, но его присутствие многое осложняет – касательно тайной связи, например.

Я была в восторге, что Жози выставила его за дверь, и в эти несколько дней сполна насладилась его обществом, насладилась каждой минутой, проведенной им дома, – мне нравилось, что он здесь ест, моется, спит, что он окликает меня из конца коридора, сбегает по лестнице, расчищает сад, что он не просто гость, – и я была счастлива, что он здесь, по тысяче других причин, но был тот безумный эпизод в прачечной, и с тех пор я предпочитала быть одна и жить, как мне заблагорассудится, укрывшись от чужих глаз. Короче, я бы предпочла, чтобы его здесь не было, но он здесь, путается у меня под ногами, и я не вижу Патрика целых три дня – Жози в конце концов согласилась, чтобы Венсан был у нее нянькой два вечера в неделю.