Филипп Джиан - Она

Затянувшееся ожидание злит Патрика, и он уже сидит в своей машине, когда я выхожу, – Ришар задержал меня на добрых десять минут, требуя последних подробностей, и сказал, что битый час уговаривал Венсана сидеть спокойно и ждать, когда Жози сама объявится, он ведь наверняка имел случай убедиться, что характер у нее не сахар, и вряд ли ей понравится, если он попытается применить силу.

– Я не слишком долго? – осведомляюсь я, но Патрик трогает с места, не отвечая. Еще один маленький мальчик, говорю я себе, хотя физическая разница не может не броситься в глаза.

Я смотрю на его профиль, на его губы.

– У вас плохой характер, Патрик?

Я чувствую, что немного пьяна, но не до такой степени, чтобы нарываться на ссору, ведь я не забыла, что обещала ему, уходя, и одно упоминание об этом будит во мне сумрачное желание. С другими было бы легко все уладить, обменявшись лаской или поцелуем, но Патрик – случай особый. Я ничего не могу для него сделать, пока он не получит желанную мизансцену.

Но сейчас я не хочу об этом думать. Мне так стыдно, что я иногда просыпаюсь в поту, и мозг впадает в ступор, когда я спрашиваю себя, возможен ли приемлемый выход из этой истории, в которую я влипла по самое не балуй. Вздох колышет мою грудь, но я молчу. Хотелось бы мне, чтобы это было как заразиться болезнью, подцепить микроб, не помыв руки, не привиться от вируса, но с этой версией возникают трудности, и мне не удается себя в этом убедить.

– Все-таки вы меня бросили, – роняет он наконец, когда мы проезжаем мрачные пустующие здания универмага «Самаритэн».

– Нет, конечно же, нет, – отвечаю я. – Но у меня есть… дела, обязанности, понимаете? И потом, дело не в вас, а в этой женщине, этой галеристке из Сохо, представьте, я ее знаю, терпеть ее не могу, стараюсь избегать, не важно, ее ярко-розовый костюм вот-вот лопнет на ней, вам не кажется?

Чуть позже он предлагает остановиться и сделать это в лесу, потому что не может больше терпеть, – он утирает рот тыльной стороной ладони. Но я тотчас разбиваю его мечту, указав ему цифру на термометре.

- Мне так же не терпится, как и вам, Патрик, но только не это.

Он смотрит на меня с плотоядной улыбкой и прибавляет скорость.

Он очень возбужден. Когда мы подъезжаем, он, наклонившись, открывает бардачок и достает свою маску, у него даже хватает хорошего вкуса, чтобы прижать ее к моему носу. Я закатываю глаза, а он ухмыляется. На горизонте уже трепещет рассвет. Он возбужден до того, что, протянув руку, чтобы погладить мои волосы, вдруг хватает их в горсть, подчиняя меня своей власти, и машину заносит на вираже. Мы уже подъехали к дому – в окнах гостиной теплятся красные отсветы от последних оставшихся в камине углей.

При виде нас Марти убегает наверх – что и говорить, мои вопли его пугают.

Я знаю, что они убедительны, они выражают вполне реальную ярость, которая исходит из самого нутра и захлестывает меня, заполоняет, как победоносная армия, и я знаю также, что они – часть жуткого удовольствия, которое я испытываю с ним.

Мне стыдно играть в эту игру, но стыд – недостаточно сильное чувство, чтобы помешать чему бы то ни было.

Я предлагаю ему чего-нибудь выпить, прежде чем войти в наши роли, и лично я не возражала бы против каких-нибудь предварительных ласк, разнообразия ради, но он не дает себе труда ответить и бьет меня с такой силой, что я падаю навзничь.

Я этого не ожидала и оглоушена больше от удивления, чем от силы удара. Брыкнув ногами, я запускаю в него стул, а он тем временем натягивает маску. Прыжок – и он рядом, и человек, возвышающийся надо мной теперь – сам дьявол во плоти. Он рвет на мне платье. Я кричу. Он пытается схватить меня за руки или даже за ноги. Я отпихиваю его. Он меня скручивает. Я ору. Он падает на меня. Я вонзаю зубы в его руку. Он вырывается и тычет свой член мне между ног, извивается, и, когда входит, когда по ногам у меня течет и я ору еще пуще, я вижу стоящего за ним Венсана и слышу, как череп Патрика раскалывается под поленом, которым мой сын отправил его в царство мертвых, не успела я сказать «уф».

Я одна знаю правду. Я одна знаю, что это была мизансцена, и унесу этот секрет с собой в могилу. Так бесконечно лучше для Венсана. Узнай он, что убил всего лишь участника извращенных игр, которым предавалась его родная мать, вряд ли он станет так хорошо относиться ко мне, как относится сегодня. Я в этом уверена. Я поливаю цветы в саду, и душа моя спокойна на этот счет. Им хочется пить. Было очень жарко, еще только середина июня, а кажется, будто макушка лета, и даже сейчас, несмотря на прохладу от полива, закатное солнце припекает мне щеки.

Скоро не останется больше ни одной пчелы – невзирая на обещание, которое я дала Ирен на ее могиле, – но сейчас я вижу их несколько, они жужжат над моими гортензиями, и я кошусь в сторону москитной сетки, которой накрыт Эдуард, – он все еще не проснулся, и Венсан с Жози пошли пока прогуляться в лес.

Я смазываю кремом руки и ноги. Только что я смотрела, как это делала Жози, и снова поразилась преображению, происшедшему с ней за несколько месяцев. Ее просто не узнать.

Со мной она обходительна, но я опасаюсь ее как чумы, – по крайней мере, что-то общее у нас еще осталось с Анной. Вообще-то, я думаю, она нас всех ненавидит за то, что мы не приняли ее с распростертыми объятиями, а ее новенькая красота – прежде всего демонстрация силы.

Днем дважды приходили смотреть дом, в котором жили Патрик и Ребекка, я вижу директрису агентства, которая закрывает ставни, уходя, – ей нелегко его продать, она говорит: « Люди знают … бедная женщина, это ужасно!» – и на миг мне кажется, будто она говорит обо мне.

Я курю сигарету, стараясь, чтобы дым, по прихоти ветра и судьбы, не долетел до коляски. Когда он просыпается и начинает гукать, я вытягиваю ногу из шезлонга и качаю его кончиками пальцев, не поднимая головы от новеллы Джона Чивера, оторвать меня от которой могло бы только землетрясение.

Когда они уходят, Венсан, целуя меня, сообщает, что нашел место в «Квик» [13] Сеть быстрого питания в Европе. , и я поздравляю его.

Взяв на руки Марти, я смотрю им вслед.

Я остаюсь одна до конца выходных.

Чувствую себя усталой. Я еще не оправилась от этой истории, которая затронула меня глубже, чем я готова признать, – и которая, с какой стороны на нее ни посмотреть, терзает меня и ранит. Всю мою энергию после драмы я посвятила Венсану – я помню, что моим первым движением, когда на мне был только разодранный в клочья корсаж да спущенный до щиколотки чулок, было без церемоний оттолкнуть его в кухню, я закрыла бы ему глаза рукой, будь он ребенком, и унесла бы его бегом прочь от жуткого зрелища этого корчащегося тела, этого разбитого черепа, из которого кровь вытекала сквозь маску, как крем из эклера, – так что заняться собой я просто не успела, и привести мысли в порядок было потом нелегко. Мне, наверно, не хватает магния – да и многого другого, если честно.