Эбби Тэйлор - Похищенный

— Прошу прощения…

— Давайте-ка я вам расскажу, — перебила его Эмма, — кто я такая на самом деле. А потом посмотрим, останется ли у вас желание… приготовить мне обед.

Последние слова сопровождались злобной усмешкой. Она прекрасно понимала, на какого рода обед он рассчитывает. На лице Рейфа было потрясенное и обиженное выражение. Ну что же, тем лучше. Пора ему узнать, что она из себя представляет. И после этого она избавится от его присутствия. Он вылетит отсюда с такой же скоростью, как и все остальные.

— Пару недель назад, — начала Эмма, — еще до того как Риччи похитили, я пришла на прием к своему врачу и сказала ей, что ненавижу его.

— Вы что?

— Вы прекрасно меня слышите! Я сказала врачу, что ненавижу Риччи.

Рейф промолчал.

— Я сказала ей, что жалею о том, что он вообще появился на свет, — зло выпалила Эмма. Неужели и на это он ничего не ответит? — Я сказала ей, что надеюсь, что Риччи умрет.

Слово «умрет» оцарапало горло, как наждачная бумага. Оно не хотело слетать с ее губ. Несмотря на гнев и вызывающее поведение, Эмму передернуло от отвращения, которое она испытывала к самой себе. И снова она мысленно перенеслась в кабинет доктора Стэнфорд. Шипение газа в обогревателе. Запах ног. Риччи в свитерке со слоненком на груди рядом с ней в коляске. Он плачет и не может остановиться…

Эмма прижала руку к груди. Она не могла сделать вдох и задыхалась. В горле застрял комок, он рвался наружу и грозил разорвать ей гортань.

Она корчилась от боли и отвращения.

Достаточно. Хватит. Не говори ему больше ничего.

— Мой собственный сын… — сказала она грубым, напряженным, хриплым голосом, когда снова обрела способность говорить. — Вот какая я жалкая сука-психопатка! А вы, похоже, решили, что раз я попала в затруднительное положение, то можно прийти сюда когда вздумается, приготовить мне обед, и я упаду в ваши объятия, буду с вами трахаться, и никто ничего не узнает. Ведь именно для этого вы здесь, да? Иначе зачем так утруждаться ради человека, которого вы толком и не знаете?

Наконец-то она добилась своего! Рейф разозлился. Он расправил плечи, приподнял брови, взглянул налево, потом направо и со свистом втянул воздух. Рот его округлился. Казалось, вот-вот он гневно бросит: «Действительно, что я делаю в твоем обществе, ты, жалкая сука-психопатка?» — и выскочит из квартиры.

Но он этого не сказал. Выдохнув, он расслабился и выдержал паузу, прежде чем заговорить.

— Причина, по которой я нахожусь здесь, — негромко сказал он, — заключается в том, что мне небезразлично, что будет с Риччи. И другой причины нет. Я не знаю Риччи, я никогда его не видел, но я был там в тот день, когда его похитили. Я мог сделать что-нибудь. Я должен был сделать что-нибудь. Последние несколько дней я только об этом и думаю. И не могу простить себя за то, что не помешал случившемуся.

Голос его дрожал, лицо раскраснелось, руки были скрещены на груди.

— Теперь о том, что вы заявили врачу… Я не знаю, почему вы так сказали, но уверен, что в тот момент вы пребывали в чудовищном нервном напряжении. Под давлением обстоятельств люди часто говорят вещи, которых на самом деле не имеют в виду и о которых потом сожалеют.

У Эммы перехватило горло. Она не могла произнести ни слова.

— Если я кажусь вам назойливым, если вы хотите, чтобы я ушел и оставил вас в покое, просто скажите мне об этом, и больше я вас не побеспокою.

Головокружение снова вернулось, и еще сильнее прежнего. Эмма сделала неловкий шаг назад и почувствовала, как наткнулась на что-то. Раздался грохот, это столик ударился о стену. Телефон соскользнул с него, с глухим стуком приземлившись на ковре. Эмма беспомощно покачнулась.

— Я все время думаю о нем… — прошептала она, обхватив голову руками. — Я не могу отогнать от себя эти мысли. Мне кажется, я схожу с ума. Каждый раз, каждый раз , когда я делаю что-нибудь, ложусь в кровать, выпиваю стакан воды или чашку кофе, я думаю о том, как я могу заниматься такими обыденными вещами, как я могу чувствовать себя уютно, когда в эту самую минуту Риччи может страдать!

— Вы не должны так думать. Вы не можете знать…

— Его наказывают из-за меня! — выкрикнула Эмма сквозь слезы. — Я плохо заботилась о нем. Это был не просто несчастный случай. Этого не случилось бы ни с кем другим. Вы знаете, как я разговаривала с доктором Стэнфорд, слышали, что я сказала… слышали…

Она прижала кулаки к глазам, чтобы не разреветься окончательно.

Какой-то шорох рядом. Движение. Рейф присел на корточки, и его лицо оказалось прямо перед ней.

— Послушайте меня, — сказал он. — Вы найдете его. И вернете обратно.

— Прекратите утешать меня! — всхлипнула Эмма. — Это все бессмысленно. Никто не знает, где он и что с ним происходит. Вы не знаете этого. Не знаете!

— Вы сказали полиции, что вам показалось, будто Антония умеет обращаться с детьми, — сказал Рейф. — Вы сказали, что она знает, как держать малыша на руках. Как сажать его в детскую коляску. Мне думается, она похитила Риччи для себя, он был нужен ей. Не для того чтобы причинить ему вред, а чтобы вырастить как собственного сына.

— Вы не можете знать этого наверняка. Вы даже не знаете, действительно ли это она похитила его.

— Вы должны знать это. И вы должны так думать. С Риччи все будет в порядке.

Взгляд его необычных, отливающих золотом глаз встретился с ее глазами. Он был спокоен и тверд, этот взгляд. Если Рейф и лгал, то получалось это у него чертовски убедительно.

Рейф поднялся на ноги, подал Эмме руку и помог ей встать. А потом указал на ванную комнату.

— Я скоро вернусь, — сказал он.

Ключи торчали в замке двери. Он взял их и ушел.

Эмма направилась в ванную. Раздевшись, она шагнула через бортик оливково-зеленой ванны. Отвернув краны, она пустила воду и подставила голову под душ. Теплые струйки стекали по ее лицу, и она не знала, вода это или слезы. Полиция просто должна была говорить успокоительные вещи о Риччи. В этом заключалась их работа. Они не хотели, чтобы с ней случилась истерика и чтобы она еще больше усложнила и без того непростую для всех ситуацию. Но ведь Рейф не обязан был утешать ее. К чему ему было беспокоиться и брать на себя лишние хлопоты, если только он действительно не думал так? Она отчаянно хотела поверить ему. Кроме того, он стал первым человеком, который не обращался с ней как с преступницей или лгуньей. После того, что она рассказала ему о докторе Стэнфорд, Эмма ожидала, что он отступится от нее или, по крайней мере, станет относиться к ней с большей осторожностью и даже холодностью, но в его глазах, когда он тогда взглянул на нее, она прочла лишь понимание и сострадание. У Эммы задрожали губы. Опять слезы! Она направила душ на лицо и подержала так, чтобы успокоиться и справиться с собой. Слезами горю не поможешь. Единственное, что могло сослужить ей добрую службу, это осознание того, что с Риччи все в порядке.