Илона Волынская - Смерть и побрякушки

— Наверное, я заметил какие-то черты душевной близости.

— Точно, у нас много общего. Тупая как пробка, глазки поросячьи и пахнет мокрыми вениками, — Марина мысленно попросила прощения у милой умницы и знатока женских видов спорта, чьей страшной трагедией была необъятная, не поддающейся никаким диетам толщина, навсегда отрезавшая ей дорогу в вожделенную художественную гимнастику. И поставила точку в затянувшемся диалоге, — К тому же, она лесбиянка.

— Вы меня совсем загнали в угол, — тяжко вздохнул Валера.

— При близком общении всегда оказывается, что умная женщина — совсем не сахар с медом, — отнимая у него руку, закончила Марина, — Валерочка, вам ведь все равно с нами таскаться, поиграйте с Сашей, а я пока документы просмотрю. Ну пожалуйста!

— Я-то рассчитывал… Думал, погуляем, поболтаем, может даже в кафе зайдем… А меня в няньки, — обиженно пробурчал Валера, направляясь к Сашке.

— Ну вы же умница, вы же настоящий мужчина, способный к самопожертвованию, — ободрила его Марина.

Странно, раньше подобные ухаживания-пикировки бодрили, возбуждали, заставляли чувствовать себя молодой и сильной. Теперь же она рада была закончить разговор и избавиться от нежданного ухажера. Она тяжко вздохнула. Вот оно, Пашкино наследство — ребенок и компания, дом-работа-дом. Из вольной хищницы она превращается в заеденную бытом клушу. Недаром утром ее куховарить потянуло. Она ощутила смутную обиду — только почему-то не на Пашку, оставившего ей в наследство мешок проблем, а на Кирилла.

Стремясь отогнать неуместное чувство, Марина привалилась плечом к ближайшему дереву и открыла папку.

После пятнадцати минут чтения она ощущала пробирающий ноги холод и… опасливое уважение. К папаше Эдички Макарова, создателю целой империи, но главное — к организации, выкормышем которой был Кирилл.

В досье было все. Тайны, которые Эдиков и, по совместительству, общегородской Папа считал надежно погребенными, секреты, которые он полагал фундаментально уничтоженными. Все, что он скрывал, что давно позабыл, что еще не знал, но скоро узнает и даже то, чего ему не узнать никогда.

Марина изумленно покачала головой. Живет вот такой бывший комсомольский работник, потом криминальный авторитет, ныне — почти честный бизнесмен. Крутит, ловчит, дает взятки, вырывает кредиты, сколачивает вокруг себя даже не команду — армию с Генштабом и разведкой. Поднимается в гору, набирает авторитет, наконец, становится полным хозяином города и окрестностей.

И все это время за ним наблюдают внимательные глаза. Каждый шаг фиксируется и складывается в кубышку — вдруг пригодится. Марина испытала даже что-то вроде жалости к ничего не подозревающему хозяину жизни. Он благоденствует, не подозревая, что есть тихие незаметные люди, держащие его судьбу в кулаке. Стоит им захотеть — и с помощью накопленной информации они сделают все, что угодно: разорят, опозорят, уничтожат. И так с любым! С каждым!

Марина почувствовала как начинает зудеть ее «журналистская железа». Внутреннему взору предстали заголовки «Мы все под колпаком спецслужб!», «Система тотального контроля жива!». Толпы покупателей, расхватывающих газеты, и тиражи, тиражи, тиражи. Она даже зажмурилась перед ослепительным видением.

Потом снова вздохнула. Как же, позволит ей господин Валуев обнародовать это досье, держи карман! А без доказательств любые ее рассуждения — очередной проходняк, тема одного номера. Мысленно поставив галочку — дать пару статей о спецслужбах — Марина вернулась к папке.

Интересно, как Кириллу удалось получить на руки закрытые материалы? Наверно, также, как он сумел прямо у нее в кухне изучить вещественные доказательства по напавшей собаке — приятели, связи, свои люди. Нет, всевластие спецслужб — для какой-нибудь Америки, не для нас. У них тайны ЦРУ святы, а у нас по дружбе тебе хоть досье на хозяина города, хоть сверхсекретный договор со злобными террористами полистать дадут. Ага, такой пассаж тоже не забыть в статью вставить!

Потому как при всей своей полноте ни на что, кроме статейки, уникальное досье не годится! Ну узнала она, какие суммы Эдиков папаша держит в заграничных банках. Ну выяснила, каких чиновников он подкупил. И даже сведения о появлении Эдички на свет от недолгой связи его папаши с хорошенькой актрисой местного театра, не имели большого значения.

Знает она теперь, что маман Эдика давным-давно перебралась в столицу и там ведет светский образ жизни на регулярно высылаемые бывшим любовником деньги. Знает о постоянных неладах между отцом и сыном, знает, что папа считает Эдичку полным, законченным идиотом. И что? Все равно неизвестно: он или не он стоит за спиной дебильного сыночка, он или не он так страстно жаждет захапать пресс-компанию, что не останавливается перед убийством ребенка.

Впрочем, кое-что из досье все же удалось извлечь. У Эдичкиного папы, при несомненной пакостности натуры и полном пренебрежении законом, нашлась одна симпатичная черта — убийств он явно не любил. Может, считал их неэстетичными, а может, чем черт не шутит, даже и совестился, но конкурентов он предпочитал подставлять, обыгрывать или сажать, но не мочить.

— Ни о чем не говорит, — пробормотала себе под нос Марина, — Привычкам иногда изменяют. Вдруг ему «Worldpress» до такого зарезу нужна, что он взял и всех перерезал. Вопреки собственным принципам. Опять таки, а если не он — кто? И как с этим кем-то справиться? Полный тупик!

Она в отчаянии ткнулась лбом в шершавую кору дерева.

— Марина, вам плохо? — озабоченный Валера склонился над ней.

— Кому нынче хорошо?

Словно в подтверждение сего банального философского тезиса Сашка оглушительно чихнул. Марина положила ему руку на лоб:

— Э, друг, ты не заболел? Что-то у тебя лоб горячий. Пошли-ка домой.

Едва раздев Сашку, она тут же сунула ему градусник под мышку.

— Тридцать семь и пять! — Марина расстроено воззрилась на термометр, — Что я никак тебе, ребенок, ладу не дам! Дома сидим — ты глаза на телевизоре портишь, гулять идем — простужаешься.

— Он вчера простудился, когда вы по лестнице спускались.

— Надо было его одеть потеплей, — с раскаянием пробормотала она.

— Тогда он был бы не простуженный, а мертвый.

— Замолчите! Утешать вы не умеете.

— Это потому что я словами утешаю, — немедленно заявил неугомонный Валера, — Вот если бы вы захотели утешиться более активно…

— Гребло! — перебил его Сашка.

Валера оскорблено возразил:

— Вовсе я не трепло.

— Гребло!! — требовательно повторил Сашка.

— Мал ты еще, чтобы судить! — взорвался Валера.

— Гребло!!! — со слезами в голосе возопил Сашка.

— Не кричи, вот твое весло, — Марина вытащила из-под кровати игрушку, — А вы, чем спорить с больным ребенком, лучше сбегайте в аптеку.