Десмонд Бэгли - Бегущие наобум

Я был не настолько глуп, чтобы браться за осмотр багажа Слэйда. Если он так сообразителен, как я о нем судил, то пометил чемодан каким-нибудь хитрым способом, чтобы иметь возможность с первого взгляда определить, открывал ли его кто-нибудь. Это обыкновенная оперативная процедура при выполнении задания, а у Слэйда в этом было двойное преимущество: он мог использовать знания, полученные у обеих сторон. Зато я тщательно исследовал дверцы шкафа, убедившись, что на них нет никаких тонких волос, приклеенных слюной и падающих при открывании дверей, явно указывая на чье-то вторжение. Однако ничего не нашел, поэтому открыл дверцы, вошел в середину и затаился в темноте.

Ждать пришлось довольно долго, как и думал, зная любовь к еде Слэйда. При этом размышлял, каким образом Слэйду удалось привыкнуть к исландской кухне, от которой, мягко говоря, можно заработать аллергию. Только исландец в состоянии оценить вкус сырого мяса акулы, выдержан­ного несколько месяцев в песке, или маринованного китового жира.

Наконец Слэйд вернулся, а к тому времени мой собственный желудок принялся бунтовать против наплевательского отношения к его потребно­стям; я выпил до этого море кофе, но мизерное количество чего-то суще­ственного. Слэйд вернулся с Ильичом, и меня абсолютно не удивило, что он говорит по-русски, словно русским и родился. Черт возьми, он наверня­ка был русским, как и его давний предшественник, Гордон Лонсдэйл.

— Ну что, снова ждем его завтра? — спросил Ильич.

— Разве что будет что-то новое от Кенникена, — ответил Слэйд.

— По-моему, мы совершаем ошибку, — заметил Ильич. — Я не думаю, что Стевартсен появится поблизости бюро путешествий. Инфор­мация точная?

— Абсолютно, — коротко осадил его Слэйд. — Я уверен, что Стюарт появится в течение последующих четырех дней. Мы недооценили его.

Я улыбнулся в темноте, приятно услышать искренние слова признания в твой адрес. Слэйд еще что-то сказал, но я его не расслышал, зато голос Ильича различил отчетливо:

— Разумеется, посылку трогать не будем. Подождем, пока он ее оста­вит в бюро путешествий, и пойдем за ним, выжидая подходящий момент, чтобы его схватить.

— И дальше?

— Ликвидируем, — ответил Ильич бесцветным голосом.

— Хорошо, только запомните: тело должно исчезнуть. И так поднялось слишком много шума. Кенникен, видимо, сошел с ума, оставляя труп Кейса в таком месте.

Наступила минута тишины, которую прервал задумчивый голос Слэйда:

— Интересно, что Стюарт сделал с Филипсом?

На свой риторический вопрос он ответ не получил и продолжал дальше:

— Ну, ладно. Ты и остальные должны быть завтра в одиннадцать у бюро Норди. Как только увидите Стюарта, сразу сообщите мне по теле­фону. Это понятно?

— Сразу же сообщим, — заверил Ильич.

Я услышал, как открывается дверь.

— Где Кенникен? — спросил еще Ильич.

— Не твое дело, — сухо ответил Слэйд. — Можешь идти.

Дверь хлопнула. Через минуту я услышал шелест бумаги, скрип, затем раздалось металлическое клацанье. Я чуть-чуть приоткрыл дверцы шкафа и через образовавшуюся щель одним глазом глянул в комнату.

Слэйд уселся в кресло с газетой на коленях и прикуривал от зажигал­ки толстую сигару. К его удовольствию. Кончик сигары быстро затлел, и Слэйд стал осматриваться в поисках пепельницы. Увидел ее на маленьком столике, поэтому встал и придвинул кресло, чтобы удобней до нее дотяги­ваться.

Этим движением он и мне облегчил задачу, поскольку сейчас сидел спиной ко мне. Я достал из кармана авторучку и очень медленно открыл дверцы шкафа. Комната была небольшой, и мне хватило всего лишь двух шагов, чтобы оказаться возле Слэйда. Все происходило без малейшего шума, но Слэйд начал поворачивать голову, видимо, реагируя на изменения освещения в комнате. Я воткнул ему кончик авторучки в складки жира на затылке и приказал:

— Сиди, как сидел, если не хочешь потерять голову.

Он замер без движений, а я протянул свободную руку ему через плечо под пиджак и нашел там пистолет в кобуре. Похоже, что в последнее время каждый старается вооружиться, а я становлюсь специалистом по разору­жению.

— Не двигайся, — еще раз приказал, делая шаг назад. Убедился, что пистолет заряжен, и снял его с предохранителя.

— Вставай!

Он послушно встал, все еще держа в руках газету.

— Подойди к противоположной стороне, подними руки и обопрись на стену.

Я сделал шаг назад и критически наблюдал эволюцию, к которой его принудил. Он знал, зачем я так поступаю: это самый безопасный способ для обыска. Он не был бы самим собой, если бы не попытался меня обма­нуть, но тут уж я среагировал молниеносно:

— Отодвинь ноги от стены и обопрись покрепче.

В такой позиции любая попытка сдвинуться привела бы к потере равновесия, а мне давала необходимое превосходство во времени.

Он отодвинул ноги от стенки, и я сразу заметил говорящую саму за себя дрожь в запястьях, поддерживающих вес тела. Я ловко обыскал его, выбросив содержимое карманов на кровать. Оружие отсутствовало, если не считать шприца для инъекций. Я бы так его назвал, увидев комплекты ампул. Зеленые, с левой стороны, гарантировали полную потерю сознания в течение шести часов, а красные, с правой стороны, обеспечивали смерть в течение тридцати секунд.

— А сейчас согни ноги в коленях и очень медленно опускайся вдоль стенки.

Он опустился, а я привел его в позицию, которую ранее применил про­тив Флита: лицом вниз, руки широко расставлены. Нужно быть лучшим спортсменом, чем Слэйд, чтобы застать меня врасплох из такого положе­ния. Флиту это, может быть, и удалось бы, если б я не держал на его позво­ночнике дуло карабина, но Слэйд был для этого стар и слишком толст.

Он лежал, повернув голову набок и прижимаясь правой щекой к полу, зло глядя на меня левым глазом. Впервые заговорил:

— Откуда ты знаешь, что ко мне сейчас не придут?

— Ты не зря беспокоишься, — ответил ему. — Если кто-нибудь войдет в эту дверь, то ты — мертвец. — Я усмехнулся. — Особенно нелепо, если, скажем, войдет горничная, погибнешь ни за что.

— Что ты, черт возьми, делаешь? Окончательно сошел с ума? Думаю, ты действительно сумасшедший, а Тэггарт разделяет мое мнение. Ну, убери оружие и позволь мне встать.

— Должен признать, что ты легко не сдаешься, — удивленно заме­тил я. — Тем не менее, только шелохнись, и пристрелю тебя на месте.

В ответ он лишь заморгал одним глазом. Затем снова заговорил:

— Тебя за это повесят, Стюарт. Государственная измена по-прежнему карается смертью.

— Мне очень жаль. Но тебе, по крайней мере, это не грозит. Твое преступление — это не измена Родине, а обычный шпионаж. А шпионов, кажется, не вешают, во всяком случае, в мирное время. Можно было бы назвать это изменой, если бы ты был англичанин, но ты ведь русский.