Либба Брэй - Логово снов

Мэйбл почувствовала, что на нее смотрят, и автоматически пригладила волосы.

– Джерико? Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, – быстро ответил он и воткнулся обратно в Уилловы письма: одно из них как раз его заинтересовало.

1 октября 1907

Гавань Надежды, Нью-Йорк

Дорогой Корнелий!

времечко у нас выдалось то еще. Раньше на этой неделе приходили члены Клуба Основателей, частного евгенического общества – по приглашению Джейка. Их весьма заинтересовали наши находки, и за ужином разгорелся нешуточный спор. Джентльмены из клуба утверждали, что, тщательно культивируя самые лучшие свойства породы, как это делают в сельском хозяйстве, можно создать более сильную, по-настоящему исключительную американскую расу. Они полагали, что пророки и есть эта самая высшая порода человека. Но, разумеется, только белые пророки. Никакие негры, итальянцы, сиу, ирландцы, китайцы и евреи в расчет не берутся. Гости были убеждены, что эти народы лишены нужных моральных, физических и умственных способностей, необходимых для прогресса нации и превращения ее в истинный град божий.

Никогда еще я не видел Маргарет в таком гневе.

– Мы – демократическая страна, сэр, и пророки – свидетельство этой демократии и доказательство того, что все мужчины и женщины сотворены равными. Ибо дар этот был дан в равной мере людям всех рас и верований, невзирая на пол, богатство или бедность, – заявила она ему в лицо.

В итоге дебаты выплеснулись далеко за рамки вежливой застольной беседы, и нам пришлось разойтись, не дожидаясь десерта, чтобы сохранить остатки сердечности и дружелюбия. В кабинете Ротке исчерпывающе прояснила мне свою позицию.

– Я не стану принимать в этом участия. Ни как ученый, ни как еврейка, ни как американка.

Я полностью согласился, что их позиция – полный бред. Маргарет была куда откровеннее в своей оценке. Я не стану повторять здесь ее слова. Решение было принято со всей определенностью: мы поблагодарим Клуб Основателей за их время и интерес к проекту и пожелаем счастливого пути. Все это время Джейк молчал. Потом он встал и прошелся по комнате – и даже этим простым действием, как всегда, приковал наше внимание.

– Вы что, не понимаете? Мы можем взять их деньги, не говоря, что на самом деле собираемся делать. А мы, разумеется, будем продолжать собственную программу исследований по пророкам. Можно будет время от времени подбрасывать этому старичью какие-нибудь пустяки – пусть возятся со своей евгеникой. Можно даже показать им пророка-другого. Все просто!

– Ты ошибаешься, Джейк. Кончится тем, что они купят нас со всеми потрохами, – сказала Маргарет. – Помяни мое слово.

Джейк потряс головой и издал раздраженный вздох, который, в свою очередь, отнюдь не порадовал Маргарет, могу Вас заверить.

– Ты слишком подозрительна, – сказал ей Джейк. – Никогда никому не доверяешь.

– Если бы ваш народ прибыл в эту страну в цепях, мистер Марлоу, вам бы тоже была свойственна некоторая недоверчивость, – ровным голосом ответила Маргарет, но ее взгляд – твердый, горящий – поведал подлинную историю кипящих внутри чувств.

Дальше Джейк обратился ко мне, как мужчина к мужчине. Он по-братски обнял меня за плечи и крепко сжал.

– Уильям, но ты-то на моей стороне?

– Ну… – начал я, но больше ничего не сказал.

Да, это было трусливо, но у меня очень смешанные чувства по этому поводу. Мне дела не было до Клуба Основателей и их фальшивой науки. Но я ни в коем случае не хотел прекращать исследования тех тайн, что лежат за пределами этого мира, – они стали всей моей жизнью.

Наконец, Джейк подошел к Ротке и положил ей руки на плечи.

– Дорогая, нам нужно их финансирование. Вашингтонских средств решительно недостаточно, и я исчерпал практически весь свой трастовый фонд.

– Даже при том, что эти деньги идут из дурного источника? – c вызовом спросила она.

– Да ты просто не обращай внимания, откуда они идут!

Он взял ее лицо в руки – в те самые руки, которые вылепят новую Америку из стали и атома и чего мы там еще успеем найти в сверхъестественном мире.

– Доверься мне, – прошептал он и привлек Ротке к себе, чтобы можно было коснуться губами ее лба.

Я последовал совету Джейка и просто больше не обращал внимания ни на что лишнее.

– Я все улажу с этими старыми дуралеями, а вы оставайтесь здесь – камин-то как хорошо горит! – молвил наш храбрый сын, наш золотой мальчик, и удалился на всех парусах с бутылкой лучшего фамильного бренди и коробкой сигар – обеспечивать наше совместное будущее.

Боюсь, однако, между ним и Маргарет теперь черная кошка пробежала, и друзьями они после этого уже никогда не будут.

Что до Ротке, то они с Джейком собираются обручиться, насколько я слышал. Более достойный, чем я, человек был бы счастлив за них. В конце концов, Джейк шесть лет был моим ближайшим другом. Но я не более достойный человек, и я за них не счастлив.

Сегодня во второй половине дня Ротке приходила ко мне. По глазам я увидел, что она плакала. Она попросила пройтись с ней немного. Мы углубились в лес за границами Гавани; я умолял Ротке сказать, что ее тревожит.

– Дело в Джейке, – сказала она, вытирая слезы. – Мы поссорились. Он не хочет, чтобы я говорила людям, что я еврейка. Ни его семье, ни, разумеется, этим евгеническим идиотам. «Дорогая, да никто же не знает, что ты еврейка, – сказал он мне. – Им и не надо знать. Ты совсем не выглядишь еврейкой».

Тогда я задал ей вопрос, действительно меня волновавший: правда ли ей так важно быть еврейкой, если она все равно не верит в бога? Как тебе хорошо известно, Корнелий, я никогда не понимал этой свойственной нам, американцам, одержимости тем, кто из нас откуда. Мы все отсюда , разве нет? Иногда мне кажется, что эта клановость, эта привязанность к прежней родине, к старым традициям, к кровным узам – просто страх, тот же самый страх, что заставляет молиться несуществующему богу. Помимо всего прочего я надеюсь, что наши исследования пророков и всего их непознанного сверхъестественного мира докажут: мы все одинаковые, c той же самой, одной для всех искрой внутри, которая не имеет ничего общего со странами и религиями, c добром и злом и прочими изобретенными человеком категориями. Мы сами творим свою историю – просто живя, на ходу.

Но Ротке все видит по-другому.

– Это для меня правда важно, Уильям, – сказала она. – Это часть того, кто я такая. Это память о моих родителях и дедах. Я не могу вот так просто взять и выкинуть их вместе со всей их борьбой. И если я выйду за Джейка, боюсь, я буду вычеркнута из этой книги.