Либба Брэй - Логово снов

Джерико издал небольшое «ха!», и Мэйбл улыбнулась – в первый раз за вечер от души.

– Ого, Джерико! Ты только что смеялся. Ницше будет в ярости!

Джерико чувствовал себя последней сволочью. Затеял перепалку на ровном месте, ни с того ни с сего… Единственное прегрешение Мэйбл в том, что она не Эви. По крайней мере, она заслужила, чтобы к ней относились по-человечески. Если никакая искра между ними не пробежала, что ж, так тому и быть. И вообще-то недурно было бы попробовать спасти вечер и закончить свидание на ноте, поприятнее всех предыдущих.

Джерико сложил салфетку, встал и протянул ей руку.

– Мэйбл, не желаешь ли потанцевать?

– Ну, чаю я уже точно больше не хочу, – сказала она, подавая ему свою.

– Я не то чтобы хороший танцор, – сказал Джерико извиняющимся тоном. – И под этим я подразумеваю, что вообще-то не танцую. Совсем.

– Да ладно. Я вообще-то тоже не танцую. Но мы тут единственная пара младше семидесяти, а это чего-то да стоит, правда?

– Это как-то ужасно, – поморщился Джерико.

– Зато блины были ничего, – она тоже сморщила нос, в знак солидарности.

Джерико сопроводил Мэйбл на площадку для танцев, где они и встали, глядя друг на друга, одинаково неуклюжие и неуверенные. Оркестр затянул мелодию, так и отдающую доброй старосветской драмой: обреченная любовь, кровавая месть, чудесное спасение, новая жизнь.

– Ты разрешишь? – нервно спросил Джерико.

Мэйбл кивнула. Он положил ладонь ей на талию, и она чуть-чуть подскочила.

– Прости. Я?..

– Нет! Все… хорошо. Да. Я просто… В общем, все хорошо. – Щеки у нее почему-то сделались ярко-красные.

Джерико снова приземлил руку ей на талию, и на сей раз она положила свою левую ему на плечо, а другой, правой, встретилась с его ладонью, изо всех сил стараясь не обращать внимания на заливающую лицо жаркую краску. Они медленно двинулись через танцпол: раз, два-три, раз, два-три… Пары постарше одобрительно глядели на них и даже кричали что-то ободряющее на русском и на английском. Им даже удалось проделать несколько па безо всяких происшествий. Танец завершился бурными аплодисментами со стороны престарелой аудитории; Мэйбл чувствовала гордость пополам со смущением.

– Пока мы на коне, надо смываться, – прошептал Джерико ей на ухо.

– Согласна.

По дороге домой беседа вращалась исключительно вокруг пророческой выставки и блестящей игры Чарли Чаплина. Добравшись до «Беннингтона» (на пятнадцать минут раньше комендантского часа Мэйбл), они уже успели договориться пойти вместе на Стренд, смотреть Бастера Китона.

– Там может оказаться публика даже младше шестидесяти, – сострил Джерико, и Мэйбл засмеялась.

В животе у нее вспорхнули бабочки, так что ей даже пришлось поправить ремешок сумочки.

– Ну, спокойной ночи, Джерико.

– Спокойной ночи, Мэйбл.

Джерико был не вполне уверен в протоколе завершения довольно-ужасного-но-все-таки-не-вполне-провального первого свидания. Рукопожатие выглядело бы чересчур формальным. Поцеловать девушке руку… такое мог бы отколоть разве что герой-любовник из фильма (такого, что показывают днем) – и при этом не чувствовать себя полным идиотом. Поэтому Джерико послушался наития и поцеловал Мэйбл – нежно и быстро, в губы, – после чего заспешил по лестнице к себе в квартиру.

Мэйбл распласталась по стене холла, чувствуя себя как в летнем, напоенном цветами, пронизанном светом тумане, и даже зрелище мисс Адди, кружащей по вестибюлю, оставляя за собой след соли из халатных карманов и бормоча что-то про мертвых, которые лезут сквозь брешь, не испортил ей настроения.

Едва войдя в квартиру, она кинулась к телефону, игнорируя мамины мольбы об информации, и, заслышав голос Эви в трубке, расплылась в счастливой улыбке.

– Резиденция Провидицы-Душечки. Как вас представить?

– Эви, это я.

– Мэйбси! Как тебе мой секретарский голос? Правда же придает таинственности?

– Я знала, что это ты.

– О, какое разочарование! Но ты прямо вся запыхалась. За тобой гонятся волки? Говори, не медли.

– Ты мне не поверишь. Я сама себе не поверю!

– И во что же я не поверю?

– Я… погоди, я себя ущипну.

– Мэйбл Роуз! Если ты немедленно не прекратишь меня пытать и не скажешь мне сей же час, в чем дело, я… я… в общем, сделаю с тобой что-нибудь ужасное, пока не могу придумать, что.

– Ты там сидишь?

– Я о-че-лют-но готова услышать твою историю, и уже давно.

– Джерико меня поцеловал!

На том конце линии последовало такое глубокое молчание, что Мэйбл испугалась, не оборвалась ли связь.

– Эй? Эви? Оператор!

– Да здесь я, – негромко ответила Эви. – Не слабо! Это совершенно пухлая новость, милая! И как же… как это случилось?

– После нашего сегодняшнего свидания и…

– Погоди-погоди. Так у вас и свидание было? Почему же ты мне ничего не сказала?

– Ну, видишь ли, Эви, тебя сейчас совершенно невозможно поймать, – сказала Мэйбл, надеясь, что намек прозвучал достаточно внятно: у тебя даже на лучшую подругу времени нет .

– Ты про поцелуй давай. Он тебя долго целовал?

– Нет, быстро, раз, и все. На самом деле…

– А он сначала сказал тебе что-нибудь?

– Нет… ну, он…

– Какое у него было выражение лица? По нему можно было что-то прочесть?

– Эви! Дай я уже сама расскажу, а? – взмолилась Мэйбл в трубку.

– Прости, Мэйбси.

– Мы пошли в «Киев»… – начала та.

– Аргх! У них еще такие унылые маленькие блинчики. Если бы блины умели сурово на тебя смотреть – эти бы точно смотрели.

– …и сначала, – продолжала Мэйбл, не останавливаясь, чтобы ответить на эту ремарку, – все, если честно, шло не то чтобы слишком хорошо. Но потом… потом он пригласил меня танцевать и – ох, Эви! это было так романтично! Ой, ну, если по правде, это тоже было ужасно, пока мы немножечко не втянулись. Ну почему, почему я не дала тебе поучить меня чуть-чуть танцам!

– Это одна из величайших тайн нашей эпохи. Ну, так что там про поцелуй? – спросила Эви, кусая губы.

– Я к этому и веду. Он меня проводил до дверей, был такой молчаливый и…

– Просто молчаливый или задумчиво молчаливый?

– Эви!

– Прости-прости. Давай дальше.

– Он сказал: «Спокойной ночи, Мэйбл», – а потом… просто… меня поцеловал, – Мэйбл даже чуть-чуть пискнула.

Эви закрыла глаза и представила лицо Джерико в первом утреннем свете.

– Я все кручу и кручу это перед глазами, как самую лучшую картину Валентино, только теперь я Агнес Эйрс, а Джерико – Руди.

– Ну, он, конечно, далеко не Руди, но смысл я уловила, – проворчала Эви.

Мэйбл уже щебетала что-то дальше, но Эви больше не желала об этом говорить. Она правильно поступила с Мэйбл и, скорее всего, c Джерико тоже. Она его бросила. Тогда почему же, творя правильные вещи, так погано себя чувствуешь? Значит ли это, что вещи были совсем не правильные? Или правильные вещи всегда так ощущаются? Что само по себе способно навек отвратить от их делания…