Владлен Щербаков - Часть 1

– Что ж в этом плохого, если нравится?

– Если нравится, ничего. А если деваться некуда? Таксуешь весь день, на тысячу набомбил – уже рад, что можешь пельмени с пивом купить. Это тебе нравится? На заводе люди горбатятся, в поле пашут за еду и водку. Захочешь сам бизнес организовать, одному не вытянуть, нужны связи. А связи в России всегда какие угодно, но не деловые. И чиновнику и банкиру по душе, когда перед ним стелятся. Понравилось, как языком лизнул, даст кредит, шлепнет печать. А после, думаешь, тебе работать честно дадут? Знаешь, как говориться: секрет успеха напрямую связан с честностью и порядочностью – нет у тебя этих качеств – успех гарантирован. Иначе в России не получается. Лично мне это не нравится.

– Так уезжай в европы, никто не держит.

Дмитрий потянулся к бутылке, но на полпути замер, словно на шило животом наткнулся.

– Улицы подметать? Я же тебе говорю – рабство общемировое, только там с человеческим лицом. И то не для всех. – Трайбер привстал с кресла, услужливо наполнил рюмку коньяком.

– Не любишь ты людей, Герман. – скривился Кабанов. В боку снова кольнуло, но уже не как шилом, а будто сюрикен провернулся.

– Если так уж жаждешь свободы, езжай в тайгу, сруби избушку, ставь капканы, лови рыбу, шишки собирай. Будешь абсолютно свободен. А можешь в бочку залезть и бомжевать, как Диоген.

Дмитрий дотянулся до рюмки, удивляясь струящимся со лба каплям пота.

– Я бы так и сделал, если бы не мои болячки. Здоровье – вот без чего нельзя быть свободным. Нас травят консервами, пшеницей с генами скорпиона, подсаживают на кока-колу и алкоголь. Организм дает сбои, сам уже не вылечишься. И здесь тебя в рабство берет государственное здравоохранение. Государственное – это правильно. Специалиста надо выучить, предоставить томографы с рентгенами, ответственность наложить. И опять же государственное – не заинтересованное в продлении жизни нетрудоспособного раба. Поэтому и специалисты такие, и платят им, чтоб озлоблялись и взятки вымогали. А у врача зарплата должна такой быть, чтобы он и работу и людей искренне любил. И готовить их надо с детства, выбирать кого подобрей. Эй, Дмитрий, что с тобой? Ты же зеленый совсем!

Рюмка полетела на пол. Опираясь на подлокотник, Кабанов встал с дивана. Шкаф, стол, Трайбер, телевизор – контуры расплавились. Стены покачнулись, пол встал перед глазами, и наступила темнота.

Геннадий заявился в начале апреля. От него пахло весной и перегаром.

– Вот, пришел тебя проведать. – Генка махнул пакетом, в котором угадывался стандартный набор.

– Телефон отключил, в гости не заезжаешь. Подержи.

Дмитрий молча взял пакет. Противоречивые чувства испытывал он сейчас к другу. Приходу, конечно, рад. Но проблемы со здоровьем заставили иначе взглянуть на дружеское времяпровождение. Каждая встреча с лучшим другом заканчивалась попойкой. Оба понимали, что только первые сто грамм приносят радость и веселье, но все равно пили, пока не начинало двоиться в глазах. Пили, будто соревновались. Только в разных весовых категориях. Генка до сих пор огурцом, а у Димки диета и депрессия.

«Огурец» повесил потрепанную кожаную куртку, снял ботинки. Как обычно, завоняло потом. Дмитрий отметил общую неухоженность в одежде: рубашка мятая, засохшая грязь на джинсах.

Генка поставил на кухонный стол бутылку водки, банку с огурцами, кусок свиной грудинки, консервированного тунца.

– Хлеб нарежь, Митя.

– Сухари у меня только, Гена.

– Натворил чего? – усмехнулся дружок.

– Лучше бы натворил – не так обидно было.

– Что у тебя опять случилось?

Дмитрий рассказал про приступ, про помощь, оказанную Трайбером.

– Вызвал Герман скорую, я не постеснялся, поехал. Когда выводили, я в зеркало посмотрел – лицо зеленое, губы белые, самого трясет. Приехали в восьмую медсанчасть, как я понял, Трайбер там знает кого-то. Мне сразу обезболивающего вкололи, в палату положили, капельницу поставили. Я уж подумал, как бы не прободение какое – это же операция, месяц на кровати со шлангами из брюха. Слава Богу, обошлось. На следующий день Трайбер опять подсуетился, кровь с мочой на анализы у меня сразу взяли, после обеда, по часам в смысле, на ФГС отвезли. Проглотил я проводок в оплетке, точно ужика. Потом живот ультразвуком просмотрели. Вечером меня к врачу отвели. Как я понял, чтобы место в палате не занимать, меня решили с анализами ознакомить, лекарств навыписывать и домой на амбулаторное лечение за свой счет.

– И что у тебя нашли?

– Представь мои выпученные глаза, когда к доктору заходил. После прошлогодних переживаний то. Захожу, чего врать – молюсь про себя. Врач на меня посмотрела и так потихоньку стала диагноз выкладывать. Говорила, знаешь, так: ПОКА ничего страшного, но… и тут стала сыпать своими медицинскими словами: поджелудочная, фиброз, дуоденит, эрозия… В тот момент я ничего не запомнил толком. Потом она мне своими словами говорит, мол, все органы у вас, мужчина, поражены. Алкоголем злоупотребляли, наверно, питались неправильно.

– Пили, ели как все! Что за бред.

– Я примерно так и сказал. Она говорит, у каждого свой потенциал, стрессы на организм сильно влияют, бессонница. Диету мне прописали: кашки первые две недели, сухари, потом курицу. Ни жареного, ни копченого, ни кетчупа с майонезом. О любимых напитках придется забыть. Я тебе рассказывал, что в прошлом году пережил. Не хочу повторения. Жить так скучно, но жить хочется.

– А я выпью! – Генка опрокинул рюмку, подцепил вилкой кусок селедки

– У меня тоже дела неважные. Надька ушла. Думал, как всегда, вернется через неделю-другую, а в это раз, похоже, насовсем.

– Не через неделю, так через месяц вернется.

– Не вернется. По разговору понятно – успокоилась она.

– Опять из-за игры?

– Да. Проиграл я и свой и ее кредит.

– В «Добровольце»?

– Да, будь он не ладен. Ведь поллимона сначала с Фаридом на пару подняли, потом спустили. Я деньги из дома взял, Фарид тоже. Играли двое суток. Снова поднялись, проигрались, поднялись! Это, Митя, такая игра была! Тут даже денег не жалко.

Трайбер объявился на пятый день. Как и раньше, Дмитрий надеялся, что «раб» одумается, избавит их обоих от дурацкой обязанности. Только в этот раз на третий день почувствовал, боясь признаться в этом, одиночество. Не то благостное чувство, когда, наконец, отстали окружающие и есть время привести мысли в порядок, подумать, пожонглировать мыслями, помечтать. Нет, Дмитрий ощутил прямо таки духовно-материальную потерю. Дело не в прекращении материальной помощи и услуг по дому. В этом плане он беспокоился меньше всего – неожиданно понял, для счастливой жизни не так много и нужно. И это немногое всегда можно заработать собственным трудом. Материальность потери Трайбера и состояла в диффузии его духовного мира в мир Дмитрия. Господин теперь ощущал полноту жизни только с присутствием раба.