Марлон Джеймс - Краткая история семи убийств

И вдруг бац – Медяк застрелен, Папа Ло застрелен. Вначале я подумал, что это полиция сводит счеты, пока мы не начеку. Или того хуже: партии, которым мир и так-то никогда не был нужен, избавляются от него в преддверии следующих выборов. Но о разуме полиции мы уже говорили. Да и политиканы не захотели бы, чтоб наружу всплыла их вина в срыве мира.

Тут нужно смотреть глубже. Фараоны убивали лихих людей из-за вендетты. Но какая им с того выгода, кроме как поплясать вокруг трупа на улицах даунтауна? Тут думать надо. Кто сейчас в положении более выигрышном, чем до всех этих убийств? Только один человек. Джоси, бомбоклат, Уэйлс.

Со смертью Папы Ло он становится верховным доном Копенгагена. Со смертью Шотта Шерифа разваливаются нью-йоркские банды ННП, включая мою собственную. Между тем в Нью-Йорке все, кого ни ткни, нюхают, курят и ширяются, а колумбийцам нужны люди с опытом, которые могут переправлять это дерьмо дальше, в Штаты. А теперь, я слыхал, и в Англию. Убери с дороги договор о замирении, окажи кое-кому из политиков такую ценную услугу, так они ж тебе всю жизнь будут ее отрабатывать. Ликвидируй движение растаманов, и у американцев больше не будет опасений, что мы превратимся в еще одну Кубу. Точно знать не могу, но готов побиться об заклад, что и кое-кто наверху – в береговой охране, службе иммиграции, таможне или еще где – охотно закрывает глаза на ту или иную лодку, самолет или корабль, а все из-за того, что один человек в восьмидесятом году поднес им на блюде Ямайку. Брат, если б я знал, почему люди вроде меня оказываются в тюрьме, люди вроде меня в тюрьме не оказывались бы. Вот и начни свою книжку с этого абзаца – назови его тюремной мудростью или как-нибудь еще; уж что вы там, белые, пишете, когда попадаете к черным уголовникам… Я ведь тоже, Алекс Пирс, книжки почитываю, да еще поболе твоего. Получается, люди вроде меня тебя волнуют? Усади белого журналиста с его собственным Стаггером Ли [251], и мозг полыхнет не знаю как. Это потому, что у тебя нет своей, собственной истории? Верно, она не про тебя, ты здесь для того, чтобы ее рассказать, но сам ты не история. И все же какая-то часть во мне говорит, что это история твоя, а не моя. Тебя интересует еще какой-нибудь год, кроме семьдесят восьмого? Как насчет восемьдесят первого? Много ведь чего произошло: Певец познакомился с местом под названием «небеса», я познакомился с местом слегка другим, под названием «Аттика»… Что, ты думаешь, человека отправляют в «Рикерс» из-за того, что поглядели ту книжонку? Надо б тебе, бро, пройти школу «Рикерса» от звонка до звонка.

Я хотя и знаю, что тот жопник Ревун за мной никогда не придет, это не значит, что за мной не попробует прийти Джоси Уэйлс. Ты, кстати, никогда не встречал этого деятеля? Нет? Ну ты даешь: рассказывать о мирном процессе и при этом ни разу не повстречать… Ладно, не будем. Что на уме у этого человека, я не знал, поэтому начал кучковаться с «Иерархией донов». Всё просто: «Шторм-группа», над которой Джоси Уэйлс, – это Копенгаген, а «Иерархия донов» – это Восемь Проулков. Ну, а коли я с Восемью Проулками с того самого дня, как снесли Балаклаву, куда я еще мог пойти? Нет, солнце, политические войны со сменой поля боя не заканчиваются. Я был вынужден примкнуть из соображений безопасности, им же нужны были мозги: их недоумкам даже не хватало ума отслеживать, кто торгует на какой улице, а где тебя может подстрелить Юби со своей бандой.

Нет проблем, бро, меняй свою кассету.

Хотя попробуй назови так «Шторм-группу» при Юби или даже Джоси Уэйлсе. Ради одного человека, которого нужно завалить, они готовы смести целый ряд зрителей в кинозале; но в них, по крайней мере, есть какая-то стильность. Во всяком случае, она есть в Юби. Или он просто умеет носить шелк и не выглядеть при этом сутенером… Но моя бригада? Вот уж одарил Господь: сплошная срань, ниггер на ниггере. Однажды у нас был случай: до шефа дошло, что один крендель из Джемдауна, обосновавшийся в Филадельфии, получил крупную партейку «травы», но, хотя сам он относился к Копенгагену, крыши «Шторм-группы» над собой не имел: думал по дурости, что она ему не нужна. И вот шеф посылает нас к нему в Филадельфию.

Тот крендель был настолько не готов к визиту, что мы просто вошли к нему в дом: он даже дверь не запер. А вел себя совсем не как делец, закурковавший крупную партейку. Помнится, я сказал «Иерархии донов», что если эта нычка для Юби, то не миновать еще одной войны как минимум в одном из пяти районов. Но доны пребывали в уверенности, что этот крендель ни к кому не привязан, а просто шел, запнулся и упал на тюк «травы». В общем, завидев нас, за стволом крендель побежал наверх, поскольку при себе ствола у него не оказалось. Дурак конченый. Я втихую спросил себя: «Это что еще за опездрух?» Даже усомнился, в тот ли дом направили меня доны, уж очень бестолково вел себя этот парень, как будто ничего ценного у него в доме и нет. А долболоб, что был со мной, сказал, что он это, может, спецом так себя ведет: мол, нету у меня ничего, я чист, идите себе с богом. Вынужден признать: в этом действительно была логика. Тогда мы этого кренделя связываем и начинаем потихоньку поколачивать и внушать: «Лучше говори, где нычка. Все равно найдем, а тебе только хуже будет». Не успели мы сказать, насколько будет хуже, как тот долболоб хрясь его пистолетной рукояткой прямо по рту. «Эй, ты чего?» – спрашиваю я долболоба, а он в ответ только лыбится, как идиот. «Как он нам расскажет, тормоз, если ты его хреначишь как раз по тому месту, из которого ему говорить?» – выговариваю я ему, и он затыкается, но вначале меряет меня тупым взглядом, будто я его испугаюсь.

Если б она не завопила, мы б и не узнали, что у этого типа есть жена. Она пыталась убежать, но с младенцем на руках далеко не убежишь. Мы силком усадили ее на стул, и вот я держу ее младенца, потому что тот долболоб хотел просто кинуть его на холодный пол. Я еще трижды спрашивал того кренделя, где у него нычка с «травой», и он трижды отвечал, что ее у него нет. Понятно, что врал. Да и кто б на его месте сказал правду? После этого ставки пока не поднимались. А надо сказать, что все это время долболоб поглядывал на его жену и хватался себе за ширинку. Вот он ногой поднял ей юбку и увидал зеленые трусы. «Зеленые? – спросил он. – А почему не розовые?» Я уже подустал и от этого дома, и от кренделя, и от его жены, и от заснувшего у меня на руках чада, но еще больше от долболоба. И тут тот говорит: «Эй, малый, постой пока здесь, а я эту манду по-быстрому вздрючу, понял?» Не успел я что-то сказать, как он уже скинул штаны и сквозь трусы стал обжимать свой хер. «Ты не из тех пиндосовских сук, что сосут? Только как будешь сосать, не вздумай сделать, чтобы я кончил раньше, чем тебе вставлю. Смотри у меня, без фокусов».