Рут Уэйр - В темном-темном лесу

Это прозвучало как вопрос, но я ничего не поняла.

Как много крови…

Нина расстегнула его толстовку, нашла где-то ножницы и теперь разрезала на нем футболку. Я чуть не зажмурилась при виде залитой кровью груди – груди, которую я когда-то гладила и целовала.

– Твою мать… – простонала Нина. – «Скорая» нужна.

– Она… – На губах Джеймса пузырилась кровь. – Она тебе… сказала?

– Пробито легкое. Наверняка внутреннее кровотечение. Зажми здесь!

Из раны на бедре хлестала кровь. Нина положила мою руку на повязку, наскоро сооруженную из футболки.

– Что нам делать?

– Пока надо остановить кровь, иначе ему конец. Зажимай сильнее! Попробую сделать жгут, но…

– Господи… – Фло стояла над нами, как привидение, закрывая руками лицо. – Боже мой… Простите… я боюсь крови…

И она осела на пол. Нина смачно выругалась себе под нос и закричала:

– Том! Убери эту отсюда, она в обморок упала! В комнату отнеси!

– Клэр… – Джеймс не мигая смотрел на меня.

Я сжимала его руку, стараясь не впадать в истерику.

– Сейчас, она сейчас придет. Господи, да где она?! Клэр!!!

Никакого ответа.

– Нет… Не надо… Она сказала? Про сооб-щение…

Голос у него стал такой слабый, что я едва разбирала слова.

– Что?

Он закрыл глаза. Его ладонь в моей обмякла.

– Он умирает! – простонала я. – Нина, сделай что-нибудь!

– А я что тут, в игрушки играю?! – возмутилась Нина. – Тащи полотенце! Нет! Сиди! Держи повязку! Я сама. Где Клэр черти носят?!

Она убежала, я услышала, как на кухне хлопают ящики.

Джеймс совсем затих.

– Джеймс! – позвала я, начиная поддаваться панике. – Джеймс! Скажи что-нибудь!

Он с трудом разлепил веки и посмотрел на меня. Глаза у него блестели, в них отражались лампочки под потолком. Окровавленная грудь и живот были открыты холоду. Мне хотелось прикоснуться к нему, поцеловать, заверить его, что все будет хорошо. Но я не могла ему лгать.

Я стиснула зубы и сильнее прижала повязку к бедру. Только бы кровь перестала так сильно литься…

– Прости меня… – пробормотал он.

Я сперва подумала, что ослышалась, и наклонилась к нему поближе.

– Что?

– Прости меня…

Он сжал мою ладонь, а потом вдруг, к моему изумлению, поднял дрожащую руку и погладил меня по щеке. Дышал он с хрипом, из угла рта тонкой струйкой стекала кровь.

Я зажмурилась, чтобы не заплакать.

– Ну что за ерунда. Это было давно. Все в прошлом.

– Клэр…

Да где эта идиотка ходит?! Слеза сорвалась у меня с кончика носа ему на грудь. Он снова потянулся ко мне, хотел вытереть мне глаза, но не смог и обессиленно уронил руку.

– Не… плачь…

– О, Джеймс, – только и смогла ответить я, хотя должна была сказать ему так много.

Только не умирай. Пожалуйста, не умирай.

– Лео… – тихо проговорил он и закрыл глаза.

Только он называл меня так. Только он, он один.

Когда раздается стук в дверь, я все еще плачу. Я с трудом принимаю сидячее положение, совсем забыв о кнопке, которой можно приподнять изголовье кровати. Потом наконец все-таки нажимаю ее и утираю глаза.

– Войдите.

На пороге появляется Ламарр. У меня наверняка красные глаза и зареванный голос, но мне плевать.

– Скажите правду, – требую я, не дожидаясь, пока она сядет и начнет разговор. – Пожалуйста. Я вам все выложу, все, что помню. Только скажите, он умер?

– Мне очень жаль, – говорит она.

Это не прямой ответ, но я все понимаю. Я сижу, мотая головой, пытаюсь хоть что-то вымолвить. Ламарр молча ждет, когда я соберу волю в кулак. Наконец, когда мое дыхание немного выравнивается, она протягивает мне картонный стакан.

– Кофе хотите?

Господи, Джеймс погиб. Какой, к черту, кофе?! Но я машинально киваю. Беру стакан, делаю большой глоток. Кофе горячий и крепкий. Ничего общего с больничным жиденьким раствором.

Невозможно поверить, что я жива, а Джеймса больше нет.

Я опускаю стакан. Лицо словно окаменело, голова раскалывается.

– Спасибо, – хрипло говорю я.

Ламарр берет меня за руку и сочувственно пожимает.

– Хотела порадовать вас хоть чем-то. Мне очень жаль, что… – Она умолкает. – В целях расследования было решено не давать вам никакой дополнительной информации. Нам нужно знать вашу версию событий.

Всю свою взрослую жизнь я писала об этом книги, как раз о таких ситуациях, таких допросах. Мне в голову не могло прийти, что однажды самой придется фигурировать в чем-то подобном.

Пауза затягивается.

– Понимаю, вам тяжело, – произносит наконец Ламарр, – но не могли бы вы вспомнить, как все было? Что зафиксировалось у вас в памяти?

– Я помню все, что было до… до выстрела. Потом я сбежала вниз… Он там лежал…

Я стискиваю зубы и некоторое время со свистом дышу сквозь них, сдерживая подступающие слезы. Отхлебываю кофе, не обращая внимание на то, что он обжигает мне язык.

– Вы наверняка уже знаете про ружье. Они же вам рассказали? Нина, Клэр и остальные?

– Да, мы их допросили. Но нам важно знать версии всех участников.

– Мы были очень напуганы… – Прошло как будто сто лет с той минуты, когда мы крались по темному дому в страхе и пьяном угаре, в тумане стучащего в висках адреналина. – Вечером у нас был спиритический сеанс, знаете, есть такие доски с закрепленной на них ручкой, которая пишет, типа, сообщения от духов? Она написала слово «убийца». Мы, конечно, не поверили, что это по правде, однако все равно занервничали. А потом на снегу возле дома появились следы. И когда мы ночью проснулись, в смысле в первый раз, кухонная дверь была раскрыта настежь.

– Каким образом?

– Понятия не имею. Ее запирали на ночь. Вроде бы Фло. Или Клэр… В общем, ее заперли и потом еще перед сном проверили. Но среди ночи она как-то сама открылась и хлопала на ветру, и мы все перепугались насмерть. А потом услышали шаги…

– Кому пришло в голову схватить ружье?

– Не знаю. Фло взяла его к себе в комнату, когда мы обнаружили раскрытую дверь. Но в нем должны были быть холостые!

– Правильно ли я понимаю, что ружье держали вы?

– Я?! Нет! Оно было в руках у Фло.

– На стволе ваши отпечатки.

Я потрясенно смотрю на нее. Они сняли отпечатки с ружья?! Потом я соображаю, что от меня ожидается ответ.

– Я п-придерживала ст-твол. – Какого черта я опять заикаюсь?! – Но рукоять была не у меня. В смысле, приклад. Слушайте, ружье держала Фло, у нее тряслись руки, ствол ходил ходуном, я его просто придержала, чтобы она ни на кого из нас дуло не наставила!

– Зачем? Вы же думали, что в ружье холостые.

Вопрос заставляет меня опешить. В залитой солн-цем палате мне вдруг становится холодно. Снова чуть не срывается вопрос, не подозревают ли меня. Но она все равно ответит, что нет, и вообще это будет выглядеть странно.

– Затем, что этого делать нельзя. Даже если ружье не заряжено. Ясно вам?