Рут Уэйр - В темном-темном лесу

Джеймс поступил неправильно.

Я ему доверяла.

Значит, я тоже не права.

Теперь-то я вижу его таким, каким он на самом деле тогда был: испуганным ребенком, которого поставили перед сложнейшим моральным выбором. Выбором, к которому он был попросту не готов. В моих словах он услышал попытку переложить на его плечи ответственность за решение с необратимыми последствиями. Он не хотел и не мог решать.

И я вижу себя – такую же испуганную и не готовую.

Мне очень жаль нас обоих.

Когда утром придет Ламарр, я ей расскажу. Всю правду. Если подумать, действительно все не так страшно. Просто старая обида, которая никак не тянет на мотив для убийства.

Нина права.

С этой мыслью я засыпаю.

Ламарр приходит не одна. С ней еще один полицейский, грузный и сердитый дядька. На лице у Ламарр незнакомое мрачное выражение. Она что-то держит в руке.

– Нора, – говорит она без предисловий. – Вы можете опознать этот предмет?

– Да, – удивленно отвечаю я. – Это мой телефон. Где вы его нашли?

Ламарр молчит. Она садится рядом с кроватью, достает диктофон, включает его и строго, формально произносит то, что я боялась услышать:

– Леонора Шоу, мы хотим допросить вас по подозрению в убийстве Джеймса Купера. Вы имеете право хранить молчание, но если вы не упомянете факты, на которые будете опираться в суде, это может повредить вашей защите. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката. Вы все поняли?

Тому, кто не виноват, бояться нечего, правда?

Почему же мне так страшно?

Прежде мои показания не записывались на диктофон, и приходила Ламарр одна, без сопровождения, то есть в суде они неприменимы. Поэтому начинаем мы с тех же вопросов, чтобы зафиксировать мои ответы на пленке. От адвоката я отказываюсь. Хотя это и глупо, я не могу отделаться от ощущения, что Ламарр на моей стороне. И что главное – убедить в своей невиновности ее, а дальше все устроится.

Закончив со старыми вопросами, Ламарр переходит к новым.

– Пожалуйста, еще раз взгляните на телефон. – Она протягивает мне его в закрытом пластиковом пакете. – Вы его узнаете?

– Да, это мой телефон.

Я борюсь с желанием грызть ногти. За прошедшие дни я успела обкусать их до мяса.

– Вы уверены?

– Да, тут царапинка на корпусе.

– Это ваш номер? – Она перелистывает блокнот и называет набор цифр.

– Д-да, мой.

– Меня интересуют последние звонки и текстовые сообщения с этого номера.

К такому я была не готова. Зачем им эта информация, какое отношение она имеет к смерти Джеймса? Может, они пытаются отследить наши перемещения по телефонным сигналам?

Я напрягаю память.

– Да я за эти выходные им и не пользовалась почти… В доме не ловилась сеть. Только на стрельбище голосовую почту проверила… и «Твиттер». А, и еще перезвонила мастеру в Лондоне, у меня велосипед в починке. И все.

– А сообщения?

– Не отправляла вроде… Точно нет. Последнее было в пятницу Нине, я написала, что жду ее в поезде.

Ламарр резко меняет тему:

– Расскажите о ваших отношениях с Джеймсом Купером.

Я спокойно киваю, стараясь продемонстрировать свое желание сотрудничать со следствием. Я ожидала этого вопроса. Может, Клэр очнулась? У меня сосет под ложечкой.

– Я правильно понимаю, что вы знакомы со школы?

– Да. Лет в шестнадцать встречались, недолго.

– Недолго – это сколько?

– Месяца четыре-пять.

Тут я вру. Встречались мы полгода. Но я зачем-то ляпнула «недолго», а полгода – уже какой-то срок. Мне бы не хотелось, чтобы мои показания звучали противоречиво. К счастью, Ламарр не расспрашивает меня о датах.

– Потом вы поддерживали дружбу?

– Нет.

Она ждет, что я пущусь в разъяснения. Я жду конкретных вопросов. Ламарр складывает руки на коленях и смотрит на меня. Но если я что и умею делать хорошо, так это держать паузу. Слышно очень тихое, ритмичное тиканье дорогих часов у нее на запястье. Интересно, откуда деньги? Не похоже, чтобы такую юбку можно было купить на зарплату констебля, как и крупные золотые серьги. На вид это не бижутерия.

Впрочем, какая разница. Разглядывая Ламарр, я просто коротаю ожидание.

Она тоже умеет ждать. У нее прямо-таки кошачье терпение – способность не мигая смотреть на затаившуюся мышь, пока та в панике не выскочит из укрытия. Первым не выдерживает второй полицейский, констебль Робертс, здоровенный детина с толстыми щеками и застывшим на лице мрачным выражением.

– То есть вы не общались с ним десять лет и после этого он вдруг взял и пригласил вас на свадьбу?

Черт… Врать бесполезно. Им понадобится пара минут, чтобы затребовать у матери Клэр список приглашенных.

– Нет. Клэр пригласила меня на девичник. На свадьбу меня никто не звал.

– Вы не находите, что это немного странно? – интересуется Ламарр, словно не допрос ведет, а болтает с подружкой за чашечкой капуччино.

У нее круглые розовые яблочки щек и точеные высокие скулы, как у Нефертити, а улыбка такая широкая, теплая, благодушная…

– Да, в общем, нет. Зачем жениху звать на свадьбу свою бывшую? Это было бы неловко и для него, и для меня, и для Клэр.

– То есть это неловко, а в приглашении на девичник никакой неловкости нет?

– Об этом надо спрашивать Клэр. Ей виднее.

– Значит, после разрыва вы вообще никак не связывались с Джеймсом Купером?

– Нет. Никак.

– Вы не писали ему писем? Не отправляли сообщений по телефону?

– Нет.

Я теряюсь. Не понимаю, к чему они ведут. Пытаются доказать, что я ненавидела Джеймса? Что не могла находиться с ним рядом? У меня сосет под ложечкой, и внутренний голос тихонько спрашивает: «Может, все-таки адвоката?»

Сама того не желая, я слегка повышаю голос.

– Знаете, вообще это обычное дело – обрывать контакты с бывшими.

Ламарр снова внезапно меняет тему:

– Опишите ваши перемещения по дому. Вы покидали его пределы?

– Ну да, на стрельбище ездили, – неуверенно говорю я. – Вы же знаете.

– Я имею в виду, не вместе со всеми, а одна. Кажется, вы выходили на пробежку?

При чем тут пробежка?! Я вообще не понимаю, к чему они ведут, и начинаю сильно нервничать.

– Выходила. – Я прижимаю к груди подушку и, с целью продемонстрировать желание сотрудничать, уточняю: – Дважды. Один раз в пятницу вечером и один – в субботу.

– А примерное время можете назвать?

– В пятницу примерно в четыре тридцать. Или попозже. Уже почти стемнело. По пути назад я встретила Клэр, она приехала около шести. А в субботу… рано утром. Раньше восьми. Точнее не скажу. Но после шести утра – было светло. Мелани уже не спала, может, она вспомнит.

– Хорошо. – Ламарр записывает в блокнот названные мной временные промежутки, словно не доверяя диктофону. – Во время пробежек вы не пользовались телефоном?