Джейн Лителл - Отнять всё

Рядом неловко приземляется большая ворона. Сидя на траве, начинает разглядывать свои маслянистые крылья, копается клювом в перьях – энергично, почти сердито. Затем поднимает голову и опять взмывает в небо. Я сижу до темноты.

Не поеду этим летом в Финляндию. Моя мать – как черная ворона. Будет долбить меня клювом, и без того слабую. Я скучаю по отцу. Скучаю по Арво. Больше всего скучаю по Маркусу.

Июнь

Когда я родилась, папа в умилении сказал:

– Она похожа на сморщенную оливку.

– Нет-нет, – запротестовала мама, не поняв юмора. – Наша маленькая paloma… [4]

Это стало у нас семейной шуткой; отсюда же и мое довольно забавное имя – Катерина Палома Олив.

Моя мама Луиза – португалка. В Лондон она приехала в конце шестидесятых и встретила тут папу. Она и познакомила его с оливками. Папа родился и вырос в Норфолке, а в те времена там едва знали, что это такое. Зимой – морковь, лук, турнепс, брюква, летом – салат, помидоры, огурцы. Вот для него оливки и были верхом экзотики, почти как моя мама.

Мама – женщина яркая, порывистая. Папа ее обожал, да и сейчас обожает. Бывали и у них трудные времена. Когда мне исполнился год, маме поставили диагноз: рак шейки матки. Матку пришлось удалить.

Папа очень боялся, что она умрет, и он останется с годовалой малышкой на руках. Но боги сжалились, и мама выздоровела – болезнь ушла навсегда.

Мама была убита горем: она больше не сможет иметь детей. Она мечтала о большой семье. А я стала единственным и обожаемым ребенком.

Мамина болезнь изменила отношение отца к жизни. У него убавилось честолюбия, он стал находить удовольствие в простых вещах – полюбил готовить, гулять, проводить время с семьей. В детстве я каждое лето и почти все рождественские праздники вместе с родителями ездила в Португалию. Для мамы это было самое счастливое время. А когда папа ушел на пенсию, они там поселились. Папа сделал это ради мамы.

Мы с Билли высадились в лиссабонском аэропорту Портела. Шла последняя неделя июня – в Лиссабоне в это время чудесно. Я заметила, что когда выходишь из самолета, запах уже другой – у каждой страны есть свой неповторимый запах. Я люблю запах Португалии – сладковатый, с пряной ноткой.

Родители встретили нас в аэропорту, и после бурных объятий мы поехали к ним. Лиссабон – приятный город, ему удалось не раздуться до огромных размеров и сохранить прежнее очарование. По дороге я показывала Билли желтые трамваи. Когда он подрастет, обязательно его покатаем.

В детстве родители возили меня на желтых трамваях – смотреть шествия в честь разных святых; таких праздников было много. Меня пугали огромные деревянные статуи, которые носили по улицам, особенно та, что изображала дьявола. До сих пор помню черные рога и жуткий оскал страшной, разрисованной красным рожи.

Моя бабушка очень серьезно относилась к понятию греха. О дьяволе она говорила так, будто это реальный персонаж, с которым можно столкнуться в любое время. К этой встрече нужно быть готовым, и лучшая защита – молитва и четки.

Иногда с нами ходил и папа, хотя он отнюдь не религиозен. Он человек покладистый и крайних взглядов не признает. Чтобы мне было лучше видно, папа сажал меня на плечи. По улицам несли огромные деревянные фигуры, и мне очень нравилась красивая женщина в белой кружевной мантилье. Впереди шествия всегда шли барабанщики, которые исступленно колотили в барабаны. Мы провожали процессию до главной площади. Зимой еще и жгли костры; огонь разводили под нарастающий грохот барабанов и радостные крики толпы.

Затем папа подводил меня к уличным прилавкам с засахаренными орешками. Когда продавец потряхивал на большом противне орехи и покрывал их слоем карамели, в воздухе разливался чудный аромат. Папа покупал мне пакетик орехов, и я всю дорогу ими хрустела.

Бабушка была женщиной суровой; думаю, мама боялась ее не меньше, чем любила. Порой мне кажется, что мама уехала в Англию, желая избавиться от бабушкиной нежной, но деспотичной заботы. Конечно, они не могли ужиться вместе. Я слышала, как бабушка говорила маме, что та неправильно меня воспитывает. Да еще маму угораздило выйти замуж за англичанина – не католика.

По мере того как мама становилась старше, тяга к родному городу и вере усиливалась, и теперь она, конечно, была счастлива там жить.

Окна в квартире родителей выходят на реку Тежу. Большой балкон – их любимое место, они там почти всегда и завтракают, и обедают, и ужинают. Над ним растянут некогда синий холщовый навес. Он выгорел почти добела и стал похож на старый парус; у стульев из рафии уютно прогнулись сиденья.

После полудня мы сидели на балконе и неспешно поглощали свинину с моллюсками – carne de porco à Alentejana, [5]– одно из коронных маминых блюд. Потом она сказала: «Тебе нужно поспать». И я на два часа отправилась в постель, закрылась ставнями от слепящего солнца, а родители вместе с Билли пошли гулять по мощеным улицам Лиссабона.

Вечером я помогала маме готовить ужин. Она выложила на сковородку большой кусок соленой трески, а меня попросила начистить и нарезать чеснока. Потом налила нам по стакану белого вина, присела рядом со мной к столу и спросила:

– Папа хорошо выглядит, правда?

– Прекрасно. Отдых ему на пользу.

– А как ты, милая?

– Я устаю гораздо меньше. Несколько месяцев я ходила в каком-то оцепенении. Мам, а у вас с папой, когда вы поженились, были трудности? Ну, то есть вы ведь из разных стран…

– Были, сколько угодно. Мы часто ссорились. Папа считал меня чересчур эмоциональной. Иногда, особенно если я плакала, просто уходил из дома на несколько часов.

– Да, мужчины не выносят слез. А потом?

– Обычно обнимались и мирились. Не могли долго быть в ссоре. А потом привыкли друг к другу.

– А папа рассказывал о своей жизни до тебя?

– Не особенно. Встречался раньше с какой-то женщиной, англичанкой. Он о ней почти не упоминал, да я и не хотела знать. Зато я все о себе выкладывала.

– Я тоже. Когда мы с Маркусом познакомились, первая о себе рассказала. Все дело, наверное, в различии мужской и женской психологии. Только у него это как-то далеко заходит. Он… ну очень замкнутый.

– Да, это есть. Я заметила еще на свадьбе. Такой уж у него характер, милая. Ничего страшного.

Когда я вышла замуж, моя мама была в восторге. Я и не сомневалась, что она начнет заступаться за зятя.

– А вы с ним не думали насчет крещения?

– Нет еще… Вот одно я про Маркуса знаю точно: он противник религии.

– Твой папа тоже не такой уж верующий, но разрешил мне тебя крестить. Он понимал, как серьезно я к этому отношусь.

– Мы еще не привыкли к мысли, что стали родителями.

– Когда сможешь, поговори с ним. Это очень важно.