Джейн Лителл - Отнять всё

– Маркус, нам не следовало расставаться. Слишком многое нас связывало. После такого просто невозможно начать все заново с кем-то другим.

Рука у него была теплая. Он накрыл другой ладонью мою руку и сказал:

– Вечно ледяные руки. Я думал, Хейя, думал об этом много лет. Мы были слишком молоды и слишком рано встретились.

– Маркус, это же не на поезд сесть – подумать и дождаться следующего!

– У тебя все шло так хорошо…

– И потому ты ушел – потому что у меня все было хорошо?

На миг он задумался.

– Наверное, это нам отчасти и мешало – то, как ты зависела от мира телевидения.

– Это же моя работа!

– Как ты только выдерживала некоторых коллег?

Я вспыхнула.

– Ты думал, что я становлюсь такой же?

– Нет, не думал. Просто рано или поздно добрались бы и до тебя. Раскопали бы все про Хейю Ванхейнен и студента-революционера. Ты сама потом пожалела бы о наших отношениях.

Он высвободил руку и стал смотреть в окно. На лице у него появилось давно знакомое страдальческое выражение.

– А с работой у тебя хорошо? – спросила я, чтобы вернуть его к разговору.

– Когда как, – невесело ответил он.

– Расскажи, над чем работаешь.

А потом мне пришлось собрать всю свою отвагу, чтобы спросить, каково быть отцом. Маркус пустился рассказывать о Билли, с гордостью показал мне его фото. Я отвечала, как полагается – какой славный малыш и так похож на отца. Было больно видеть, как он восхищается своим – и ее! – сыном; вся его жизнь сосредоточилась на Билли. Маркус много чего наговорил, хотя, наверное, и не собирался. Объяснил, почему все так быстро произошло. Они встречались лишь несколько месяцев, и Кэти неожиданно забеременела, но он рад, что все так случилось. Мои догадки подтвердились: он ее не любит. Он с ней только из-за сына.

Маркус оставался допоздна. Мы сидели на диване и слушали наши любимые композиции. Он посмотрел мою коллекцию дисков, прочитал надписи.

– Как всегда, русская классика.

Приглядевшись, он засмеялся.

– Только ты так можешь – расставить все в алфавитном порядке, а каждого композитора еще и в хронологическом.

– Кто бы говорил! Вспомни свои книги. А можно мне посмотреть твои чертежи для Дарема?

Он согласился. Мы договорились встретиться через два дня, до ее приезда. Уже уходя, стоя в холле, Маркус легко прикоснулся к моим волосам.

– Я весь вечер хотел сказать: я жалею, что оставил тебя так неожиданно.

И ушел.

Я стояла у огромного окна и смотрела на реку. Маркусу нужна я. Она ему не подходит. Ничего о нем не знает. Не понимает его гнева. Она погубит его своей неорганизованностью. Маркус утратит ту неповторимую цельность, которой всегда отличался.

Июнь—июль

В вагоне мы сидели друг напротив друга, держались за руки и пытались объяснить наш поцелуй как защитную реакцию на смерть того старика на пароме.

Больше – никаких поцелуев. Весь день мы дружно работали, с удовольствием пообедали, а вечером, расходясь по своим комнатам, лишь обменялись взглядами.

Пока я была в Лиссабоне, Маркуса словно подменили. Он стал со мной мягче и ласковей, приехал встретить нас в аэропорту. Когда я, толкая коляску с уснувшим Билли, вышла в зал, Маркус стоял у ограждения; вид у него был измученный. Меня кольнуло: оставила его одного как раз тогда, когда у него столько работы. Мы обнялись.

– Ты хоть иногда отдыхал?

– Работы – уйма. Мы тут можем где-нибудь пообедать? Дома есть нечего.

– И ты весь день не ел?

– Ну, практически… – Он виновато улыбнулся.

Мы нашли в аэропорту ресторан, и Маркус ел суп, мясо и яблочный пирог, не сводя глаз с Билли. Никак не мог дождаться, пока тот проснется.

– Как родители?

– Прекрасно, оба, а от Билли они просто без ума. Каждый день с ним гуляли, пока я работала. Папа считает, что катать коляску – лучше всякой зарядки.

– Фотограф хорошо справился?

– Прекрасно, весь выкладывался. Снимки будут нечто.

Мне не хотелось рассказывать о Гекторе. Я знала, что если скажу еще хоть слово, не выдержу взгляда мужа, и потому не упомянула даже о смерти старика на пароме. Это было событие из тех, которые вырываются за рамки привычной жизни и которое я запомню навсегда; наше с Гектором совместное переживание. Именно из-за него у нас возникло чувство, будто мы сто лет знакомы, и именно оно привело нас к тому незабываемому запретному поцелую.

И все же мне было неприятно, что между мной и Маркусом возникают тайны и недомолвки.

Билли наконец проснулся, и Маркус попросил:

– Дай его мне.

Он обнял сына, поцеловал в обе щеки.

– Мальчик мой, как же я по тебе соскучился!

Потом мы приехали домой и сидели на кухне. Посередине стола стоял мой любимый зеленый кувшинчик. Маркус его склеил.

– Спасибо тебе большое! Он совсем как новый.

– Ну… почти.

Я порылась в сумке, достала пакет и протянула Маркусу.

– Это тебе. Нашла в магазине в Лиссабоне.

Маркус открыл пакет и вынул прозрачный камень. Снаружи он был неровный и шершавый, а внутри весь переливался сверкающими искорками. Я нашла его в день отъезда и решила, что Маркусу понравится контраст между грубой поверхностью и сверкающей сердцевиной.

– Мне нравится. Спасибо.

– Можно его держать на столе, например, в качестве пресс-папье.

Фотографии у Гектора получились замечательные. Он прислал их тем же утром. Некоторые просто очень красивы, другие поражают необычностью – результат его своеобразного видения мира. Наш главный художник, который оформляет путеводитель, решил поместить один из этих снимков на обложку первого выпуска. Свои портреты я никому не показывала.

Накануне моего отъезда Гектор предложил опять отправиться на пароме на другой берег.

– Чтобы изгнать воспоминания о печальном событии.

Мы сидели на скамье на палубе и любовались видом Лиссабона. Из-за предстоящего отъезда город казался мне особенно желанным. Я отлично понимала, почему маме так хотелось сюда вернуться.

– Мне нравится вон та церковь. – Гектор повел рукой в сторону поблекшего фасада. – Грустно – вблизи видно, что камень крошится, а фрески внутри осыпаются.

Он отдал мне два больших конверта. В одном были контрольки Вифлеемской башни, монастыря и объектов в Порту и Синтре. В другом – шесть готовых фотографий: я на пристани на фоне Вифлеемской башни. Одна была наклеена на кусок картона.

– Вот эта мне нравится больше всех, – сказал Гектор.

Убрав фотографии в стол, я занялась правкой статьи. Путеводитель начал обретать черты, и Аиша, слава богу, вернулась из отпуска. Сотрудников моя идея воодушевила, да и сама я чувствовала себя увереннее, хотя Филип все еще держал дистанцию.