Джейн Лителл - Отнять всё

– Он полезный.

– Знаю. Но если есть много, то кажется, что весь организм пропитывается чесноком, а для нас, чопорных англичан, это чересчур.

– Ты ведь наполовину португалка?

– Да, по маме. В том, что касается еды, я вся в нее.

Мы сосредоточенно поглощали мидии, и между нами вырастала горка пустых раковин.

– А ты работаешь за границей? – спросила я.

– Да, в Испании довольно часто, порой в Бразилии.

– Нравится работать в других странах?

– Нравится, но мне и монастырь сегодня понравилось снимать, хотя его снимали до меня тысячу раз. Как подумаешь про этих резчиков – каждый создавал собственное, уникальное, произведение. Приятно, наверное, знать, что твой труд останется и после тебя.

– Да, твой собственный памятник… Вчера, увидев того старика, я невольно вспомнила свою бабушку. Когда я приезжаю, часто о ней думаю. Довольно грозная была бабуля.

– О, и у меня такая была.

– Правда? Моя почитала святых, особенно Антония Лиссабонского. Рассказывала мне на ночь истории. Отнюдь не про принцев, обратившихся лягушками. Она рассказывала про святых, про то, как они сражались с дьяволом, о телесных искушениях.

Гектор засмеялся.

– Такие занятные выражения употребляла… говорила внушительно так: «Антоний Лиссабонский был молотом еретиков!» Я не понимала, что это значит, но побаивалась.

– А моя бабушка, которая, уверен, отлично бы поладила с твоей, имела пунктик насчет пап. Складывала пазлы с изображением пап, а они очень трудные – из-за белых одеяний.

Теперь мы оба смеялись. С Гектором было очень легко.

Рот у него красивый, а чуть неровные зубы только добавляли ему привлекательности.

Он сел на мотоцикл, я помахала вслед и пошла домой. Было жарко и тихо. Народ отдыхал после обеда. В соседнем от дома переулке я набрела на небольшую часовню. Вечерний свет скользил по стенам, придавая зданию прелестный нежно-золотистый оттенок. Мне захотелось зайти внутрь. Взявшись за кованое железное кольцо, я толкнула тяжелую дверь и вдруг поняла, что не могу перешагнуть порог. Сердце дрогнуло; перед внутренним взором предстал, как живой, дьявол: черное тело, чешуйчатые ноги с копытами, на оскаленной морде с мутными черными глазками – выражение крайней злобы.

На следующее утро я приехала на вокзал, чтобы отправиться в Порту. Гектор, как мы и договорились, ждал меня в кафе – читал газету и пил кофе. Его черные кудри разметались. Когда я вошла, Гектор встал и шагнул навстречу. Наше дружеское объятие переросло в страстное, и во время поцелуя я ощутила вкус кофе на его губах.

Июнь

Она уехала в Португалию, изучать свои драгоценные объекты. Вернется не раньше следующей недели.

С той минуты, как я увидела книги Маркуса, его чертежи, мне еще сильнее хочется увидеть его самого. Я теперь думаю, что все может быть. Он не такой, как другие мужчины. Если уж затаил чувство глубоко в душе, то это навсегда, а ведь когда-то он называл меня любовью всей своей жизни…

Я позвонила ему на работу. Он работает в архитектурной фирме в Кларкенуэлле, в центральном Лондоне. Взявшую трубку секретаршу попросила сказать, что звонит Хейя. Маркус ответил сразу же; говорил по-фински.

– Я все гадал – позвонишь ты или нет, – настороженно произнес он.

– Думаю, нам стоит встретиться.

Долгая пауза.

– По-моему, это лишнее.

– Я хочу знать, как ты живешь. Ты счастлив, доволен? Как твоя работа? Приходи ко мне, пообедаем. У меня новая квартира, окна прямо на реку, хочу показать тебе, узнать твое мнение.

Опять долгая пауза. Удачно ли я выбрала момент?

Он согласился прийти на следующий день.

Я ушла с работы после обеда и стала готовиться. Надела маленькое черное платье, распустила волосы. Маркусу всегда нравилось, когда я их распускала. В университете он поддразнивал меня, что я вечно заплетаю косу.

Я живу в высоком доме у Блэкфрайарского моста. Жилая зона в моей квартире – одна огромная комната с высоким потолком.

Когда зазвонил звонок, я затрепетала от нетерпения и ничуть не меньше – от страха. Мы не виделись семь лет. Насколько я изменилась?

У меня хватило сил открыть дверь и произнести:

– Добро пожаловать, дорогой.

Войдя, он не поцеловал меня.

– Столько лет прошло, Хейя…

Маркус повзрослел. Вокруг глаз и губ появились морщинки, которых раньше не было. Он вошел в комнату, неспешно огляделся. Пол у меня выложен плитами светлого известняка, стены – цвета слоновой кости, кроме задней, матово-серебристой. А стена, выходящая на реку, – вся из стекла, так что в солнечные дни становится похожа на светящийся экран. Интерьер я стараюсь не загромождать – два светло-серых дивана, и все. На задней стене мозаика моей собственной работы. Она изображает гигантскую морскую раковину и выложена из кусочков стекла и ракушек – зеленых, голубых и перламутровых. Слева – кухонная зона: длинная стойка, а перед ней – буфеты из светлого дерева.

Он походил, рассмотрел мозаику. Взглядом специалиста оценил кухню. Полюбовался на реку из огромного окна.

– Прекрасно, Хейя, очень тонкое цветовое решение.

– Я многому научилась от тебя. Не слишком роскошно?

– Все заработано тяжким трудом.

– Верно.

Нам всегда нравились одни и те же вещи, и это тоже глубоко нас связывало, просто Маркус не позволяет себе их иметь. Видя его здесь, в своем доме, который я создавала с мыслями о нем, я чувствовала: я смогу его вернуть!

Я предложила Маркусу выпить. Попросила его налить, потому что у меня от волнения всегда дрожат руки. Он налил вино и сел напротив меня. Пристально глядя, задал вопрос, которого я ждала:

– Хейя, ты должна сказать правду. Почему ты работаешь в журнале Кэти?

– Люблю писать о зданиях. Ты научил меня их видеть.

– Но почему именно там?

– Он лучший. Я приехала в Лондон, чтобы сделать новую карьеру, и сама поразилась, когда узнала.

– И я – когда узнал, что ты там работаешь. Никак не мог понять. Писать для журнала? Да твое имя знал каждый…

– Мне все это опротивело. Нужно было уйти. Можешь себе представить, как разъярилась мама, когда я бросила работу.

– Вряд ли им нравится, что ты уехала так далеко.

– Ей всегда были важнее собаки. Папа скучает, и я по нему скучаю… А как твои? – спросила я, вспомнив о его ссоре с родителями.

– Почти не видимся, особенно после смерти деда. Для них я так и остался паршивой овцой.

– А ты рассказывал про нас Кэти?

– Нет.

Я приготовила простой обед – копченый лосось и сельдь, его любимая еда, и салат из огурцов и помидоров. Маркус нарезал ржаного хлеба и налил еще вина.

– Нелегко хранить такую тайну, – мягко заметила я.

Он не ответил. Я подалась вперед, положила ладонь ему на руку.