Джон Ле Карре - Ночной администратор

Джонатан разложил остальные бумаги наподобие карт на столе, вынул камеру-зажигалку, открыл донце, скрывавшее объектив, и посмотрел в крошечный глазок. «Для определения расстояния растопырь пальцы обеих рук и большим коснись носа», – говорил Рук. Он так и сделал. «Прицелься. Стреляй. Теперь поменяй бумаги. Не оставляй следов пота на столе. Еще раз надави большим пальцем на нос, чтобы проверить расстояние. Спокойней. Теперь замри, так же спокойно».

Замерев, он стоял у окна. «Понаблюдай, только не очень высовывайся. «Тойота» отъезжает. Продолжай работать. Не спеша».

Он закончил первую папку, возвратил бумаги назад и принялся за следующую. Шесть плотно исписанных страниц почерком Роупера. Жемчужина короны? Или обыкновенные письма к бывшей жене по поводу Дэниэла? Он разложил листы по порядку, слева направо. Нет, это не письма к Пауле. Здесь много имен и номеров, написано на миллиметровке шариковой ручкой, слева имена, против них цифры, все тщательно распределено по квадратикам. Карточные долги? Хозяйственные расчеты? Список дней рождения? Перестань думать. Сначала разведай, размышлять будешь позже.

Джонатан сделал шаг назад, вытер пот с лица и глубоко выдохнул. И тут он увидел его.

Один волос. Длинный, мягкий, великолепный каштановый волос, который следовало бы видеть в медальоне, или любовном послании, или на подушке, пахнущей лесным дымом.

На мгновение Джонатана охватил гнев первооткрывателя, который, достигнув вершины, обнаруживает, что здесь валяется жестянка опередившего его соперника. «Ты лгала мне! Ты знала, чем он занимается! Ты закрываешь глаза на самую грязную сделку его карьеры!» В следующую секунду его обрадовала мысль, что Джед проделала то же путешествие, хотя ее не подталкивали к этому ни Рук, ни Берр, ни убийство Софи.

Потом его охватил ужас. Не из-за себя, из-за нее. Из-за ее хрупкости и неуклюжести. Страх за ее жизнь. «Ты, глупышка, – сказал он ей, – оставляешь везде свои метки! Тебе никогда не приходилось видеть красивую женщину с изуродованным лицом? А маленькую собачку со вспоротым брюхом?»

Джонатан обмотал улику вокруг мизинца и сунул в промокший от пота карман рубашки, после чего возвратил вторую папку на место и уже вынул бумаги из третьей, когда услышал стук лошадиных копыт со стороны конюшни, сопровождаемый возмущенными детскими голосами.

Действуя методично, он восстановил на столе прежний порядок и неспешно подошел к окну. И сейчас же услышал приближающийся топот детских ног и истерические рыдания Дэниэла. Следом раздался резкий голос Джед. На конном дворе Джонатан увидел Кэролайн Лэнгборн с тремя ее детьми, конюха Клода, держащего под уздцы Сару, арабскую кобылу Джед и грума Донегала с понурившимся, будто от стыда за все происходящее, пони Смоуки, на котором ездил Дэниэл.

Упоение боя.

Спокойствие боя.

Он сын своего отца. Похороните его в военной форме.

Джонатан осторожно сунул камеру в карман джинсов и внимательно осмотрел стол на предмет нечаянных следов. С помощью носового платка он вытер поверхность стола и корешки папок.

Голос Дэниэла звучал громче, чем у Джед, но Джонатан все равно не мог разобрать, что они говорят. В конюшне один из отпрысков Лэнгборнов, по-видимому, решил, что настала и его пора присоединиться к этому трагическому хору. Эсмеральда вышла из кухни и уговаривала Дэна не быть глупым мальчиком, иначе что скажет его папочка?

Джонатан вышел в гардеробную и с помощью отмычки запер кабинет, провозившись дольше положенного из-за боязни повредить дверную накладку.

К моменту, когда он оказался в спальне, до него донеслись шаги Джед по лестнице, ее ноги были обуты в ботинки для верховой езды. При этом она оповещала всех, кто мог ее слышать, что больше никогда, да-да, никогда не возьмет Дэниэла кататься верхом.

Джонатан подумал, не лучше ли спрятаться в ванной или гардеробной Роупера. Однако это ничего не меняло. Он почувствовал истому, напоминающую любовную, нежелание суетиться. Поэтому, когда Джед возникла на пороге комнаты в полном верховом снаряжении, но с непокрытой головой и без хлыста, разгоряченная жарой и гневом, Джонатан стоял перед столиком у софы и поправлял в вазе корабельные цветы, ибо, пока он шел по лестнице, они сбились в кучу.

Вначале гнев на Дэниэла не позволил ей удивиться. И его поразило, что по крайней мере гнев делает ее естественной.

– Томас, если вы в самом деле имеете какое-то влияние на Дэниэла, научите его не распускать слюни всякий раз, как он ушибется. Одно небольшое падение, ничего не пострадало – кроме его гордости, и он такое устроил! Послушайте, Томас, что, черт побери, вы делаете в этой комнате?

– Принес корабельные цветы из вчерашнего похода на гору.

– Почему вы не отдали их мисс Сью?

– Хотел сам их поставить.

– Вы могли это сделать внизу и отдать мисс Сью.

Она посмотрела на неубранную постель, на вчерашние платья, брошенные на шезлонг, на открытую дверь в ванную.

Дэниэл все еще плакал.

– Заткнись, Дэниэл! – Ее взгляд снова возвратился к Джонатану. – Томас, в самом деле, с цветами или без цветов, это просто офигенная наглость!

«Все тот же гнев. Просто переключилась с Дэниэла на меня», – подумал он, продолжая поправлять букет. Ему ужасно захотелось ее защитить. Отмычки давили на бедро, фотокамера почти вылезала из неглубокого кармана, и, конечно, история с корабельными цветами, выдуманная для Эсмеральды, была явно жидковата. Но больше всего в этот момент его волновала безмерная уязвимость Джед. Вопли Дэниэла стихли, он прислушивался к произведенному эффекту.

– Почему бы тогда не вызвать охрану? – предложил Джонатан, обращаясь не столько к Джед, сколько к цветам. – Вон на стене, рядом, специальная кнопка. Но можно и по внутреннему телефону, что предпочитаете… Нужно набрать девятку, и я должным образом расплачусь за свое нахальство. Дэниэл плачет не потому, что ушибся. Он не хочет возвращаться в Лондон и не желает делить тебя с Кэролайн и ее детишками. Он хочет всю тебя целиком.

– Выйдите, – сказала она.

Но его спокойствие было непоколебимо, так же как и беспокойство за нее. В том, что происходило между ними, главенствовал он. Время прикидок и репетиций миновало. Настал момент действовать.

– Прикрой дверь, – тихо велел он. – Сейчас не лучший момент для беседы, но мне есть что сказать, и я не хочу, чтобы Дэниэл слышал. Он и так слишком много всего слышит через стенку.

Она пристально взглянула на него, и он прочел на ее лице неуверенность.

Она закрыла дверь.

– Я одержим тобой. Я не могу выбросить тебя из головы. Это не значит, что я влюблен в тебя. Но я просыпаюсь и засыпаю с тобой. Я не могу почистить зубы, чтобы заодно не почистить и твои, но большей частью я ссорюсь с тобой. В этом нет логики, как нет и удовольствия. Я не слышал от тебя ни одной стоящей мысли, в большинстве своем то, что ты говоришь, – просто высокопарная ерунда. Тем не менее всякий раз, когда мне приходит в голову что-нибудь веселое, я хочу посмеяться вместе с тобой. А когда грущу, мне хочется, чтобы ты утешила меня. Не знаю, что ты собой представляешь, если вообще хоть что-нибудь представляешь… И для чего ты здесь? Может, чтобы пить пиво, или ты смертельно влюблена в Роупера? Уверен, ты и сама не знаешь. У тебя в голове, наверное, полная мешанина. Но это не меняет дела. Я негодую, я дурею, мне хочется свернуть тебе шею. Но это все та же одержимость.