Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине

Не попробовать ли ей взломать скачанный накануне шифрованный файл? Нет, бесполезно, по крайней мере, сейчас. Вместо этого она, обмотав руку полотенцем, подошла к стеллажу, достала новое исследование физика из Принстонского университета, Джулии Таммет, описывающее коллапс крупной звезды и ее превращение в черную дыру, и улеглась с книгой на красном диване возле окна с видом на Шлюз и залив Риддарфьерден.

Начав читать, Лисбет почувствовала себя немного лучше. Правда, с обеих сторон полотенца капала кровь, а голова не переставала болеть. Однако молодая женщина все глубже погружалась в книгу, делая временами пометки на полях. Собственно говоря, ничего нового для нее тут не было. Она лучше большинства людей знала, что жизнь звезды поддерживают две противоборствующие силы: ядерные взрывы у нее внутри, позволяющие ей расширяться, и гравитация, сжимающая ее. Лисбет рассматривала это как эквилибристику, затяжную борьбу, долгое время равную, но в конце концов, когда ядерное топливо истощается и взрывы ослабевают, неизбежно обретающую победителя.

Когда сила притяжения берет верх, небесное тело сжимается, подобно выпустившему воздух шару, и становится все меньше и меньше. Карл Шварцшильд еще во время Первой мировой войны с невероятной элегантностью, сформулированной в формуле:

2GM

rsch = с 9,

где G — гравитационная константа, описал стадию, когда звезда настолько сжимается, что ее не может покинуть даже луч света, а при таком положении обратного пути уже нет. В подобной ситуации небесное тело обречено на коллапс. Все его атомы тянутся внутрь, к сингулярной точке, где заканчиваются время и пространство, а возможно, происходят еще более странные вещи — вкрапления чистой иррациональности прямо посреди подчиняющейся законам Вселенной.

Эта сингулярность, которая, пожалуй, является скорее не точкой, а неким событием, конечной станцией для всех известных физических законов, окружается «горизонтом событий» и вместе с ним образует так называемую черную дыру. Черные дыры Лисбет нравились. Она чувствовала с ними родство.

Тем не менее ее, как и Джулию Таммет, в первую очередь интересовали не сами черные дыры, а создающий их процесс, и главным образом — тот факт, что коллапс звезд начинается в широченной части Вселенной, которую мы обычно объясняем с помощью теории относительности Эйнштейна, а завершается в исчезающем маленьком мире, подчиняющемся принципам квантовой механики.

Лисбет продолжала пребывать в убеждении, что если ей только удастся описать этот процесс, она сможет объединить два несовместимых языка Вселенной: квантовую физику и теорию относительности. Но это наверняка было ей не по силам, как и этот проклятый шифр, и под конец ее мысли вновь обратились к отцу.

Когда она была маленькой, этот гад раз за разом насиловал ее мать. Насилие продолжалось до тех пор, пока мать не получила непоправимые увечья, а сама Лисбет в двенадцать лет не дала ему сдачи со страшной силой. В то время она понятия не имела о том, что отец являлся крупным беглым шпионом из советского военного разведывательного управления, ГРУ, и уж тем более о том, что его любой ценой защищает особый отдел СЭПО, так называемая Секция. Впрочем, она уже тогда понимала, что вокруг отца существует загадка, некая темнота, к которой никто не имел права приближаться или даже указывать на ее существование. Это касалось даже такой простой вещи, как его имя.

На всех письмах и бумагах значилось: Карл Аксель Будин, и ожидалось, что все посторонние тоже будут звать его Карлом. Но семья на Лундагатан знала, что это фальсификация и что его настоящее имя — Зала, или, точнее, Александр Залаченко. Он был человеком, способным с легкостью запугивать людей до смерти и, главное, прикрытым мантией неуязвимости — по крайней мере, Лисбет воспринимала это так.

Еще не зная тогда его тайн, она все же понимала, что отцу все сходит с рук. Это являлось одной из причин того, что Залаченко всем своим поведением излучал мерзость и надменность. Он был личностью, до которой обычным путем не доберешься, и хорошо это сознавал. На других отцов можно было заявить в социальные службы и в полицию. А за спиной Залаченко стояли силы, занимавшие гораздо более высокое положение, и в сегодняшнем сне Лисбет вспомнился день, когда она нашла мать лежавшей на полу в бессознательном состоянии и решила обезвредить отца в одиночку.

Ее истинной черной дырой было это — и еще кое-что.

В 01.18 сработала сигнализация, и Бальдер резко проснулся. Неужели кто-то забрался в дом? Почувствовав необъяснимый страх, Франс вытянул в постели руку. Август лежал рядом с ним. Вероятно, мальчик, как обычно, потихоньку залез к нему и теперь беспокойно поскуливал, словно бы вой сирены проник в его сны. «Мой малыш», — подумал Франс. Затем он застыл. Неужели шаги?

Нет, ему наверняка просто почудилось. Кроме сигнализации, во всяком случае, ничего слышно не было, и он с беспокойством бросил взгляд на непогоду за окном. Ветер, похоже, разбушевался хуже, чем когда-либо. Волны в заливе бились в пристань и выплескивались на берег. Оконные стекла дрожали и прогибались от ураганного ветра. А не могли ли порывы ветра сами запустить сигнализацию? Может, все объясняется так просто?

Тем не менее, конечно, надо все проверить и при необходимости позвонить, чтобы вызвать подмогу, а также посмотреть, прибыли ли наконец организованные Габриэллой Гране охранники. Двое полицейских добирались к нему в течение нескольких часов… Просто смешно! Их все время задерживали непогода и ряд других приказаний: «Приезжайте и помогите то тут, то там!» Возникало то одно, то другое, и он был согласен с Габриэллой, что все это выглядело безнадежно непрофессионально.

Впрочем, с этим можно разобраться позднее. Сейчас необходимо позвонить. Проблема только в том, что Август проснулся или начал просыпаться, а значит, действовать надо быстро. Последнее, в чем Франс сейчас нуждался, это чтобы у Августа случилась истерика и тот бился всем телом об изголовье кровати. «Беруши, — вдруг осенило его. — Старые зеленые беруши, купленные в аэропорту Франкфурта…»

Франс взял беруши с ночного столика и осторожно вдавил их в уши сыну. Потом укутал его одеялом, поцеловал в щеку и провел рукой по копне вьющихся волос. Проверил правильность расположения воротничка пижамы и то, удобно ли голова лежит на подушке. Непостижимо! Франс боялся и, вероятно, спешил — или, по крайней мере, должен был бы торопиться. Тем не менее, ухаживая за сыном, он действовал неторопливыми движениями. Возможно, в критический момент в нем проявилась сентиментальность. Или ему просто хотелось оттянуть встречу с тем, что его ждало снаружи… На мгновение он даже пожалел о том, что у него нет оружия — правда, как им пользоваться, он все равно не знал.