Александр Афанасьев - Экипаж специального назначения

До Белграда добираюсь к вечеру. Город сверкает неоном, призванным скрыть старость и убогость большей части его домов. На набережной, на центральных улицах – гулянка, по вечерам весь город гуляет. В Белграде вообще очень интенсивная ночная жизнь, много студентов. Это один из самых дешевых для жизни городов Европы, причем он ближе к Западной Европе, чем София или Бухарест, проще добраться. Чтобы не светиться, останавливаюсь в первой попавшейся гостинице и отправляюсь гулять…

Самые крутые дискотеки в Белграде – на набережной и ближе к ней. Белград вообще в одном из европейских журналов признан самым дискотечным городом Европы. Только каким журналом – не помню. А так – Белград стоит на слиянии двух рек, Савы и Дуная, и прямо у побережья стоят теплоходики, переделанные в плавучие дискотеки.

«Глок» я оставляю в машине. Надеюсь, не угонят – машина дешевая и явно прокатная, то есть укатанная в хлам. На такую не позарятся.

Белградские дискотеки – это что-то. Я знаю, как это бывает: я бывал и в лондонских, и в таллинских, и в одесских, и в стокгольмских дискотеках, и еще черт знает где. На дискотеках есть понятие «медляк» – законное и невозбранное основание полапать девчонку, которую прибило к тебе бурным потоком жизни. Здесь вся дискотека – это сплошной медляк. Белградцы танцуют на месте, переминаясь с ноги на ногу, это даже сложно назвать танцем, столь мало в нем движения. Но поскольку в чужой монастырь со своим уставом не лезут, будем танцевать так. Прекрасных дам полно…

Двенадцать часов ночи – полночь. Я уже не один, у меня есть девушка, и зовут ее Миляна, но я зову ее Милана, потому что так привычнее. Ей двадцать один, и она немного знает английский. На нем и общаемся…

Очень красивая, хотя в моем возрасте красивой, наверное, покажется любая, что пойдет с тобой не за деньги. Или это я на себя наговариваю?

У гостиницы я достаю из машины «Глок» – не дело оставлять его на ночь в машине. Миляна видит, но ничего не говорит.

Наверное, тут это нормально…

Утро. Звонка все еще нет, но я чувствую себя прекрасно. Иногда надо сбросить с себя все это и просто почувствовать себя человеком, отдаться радостям жизни. Хотя… это тоже опасно. Пожив нормальной жизнью, ты потом не захочешь возвращаться…

Миляна ушла еще утром. Денег не взяла, да я и не предлагал. Мы обменялись телефонами, я дал свой, который выброшу, как только на него поступит звонок. Вот так вот и живем…

В ожидании звонка пошел погулять по Белграду. Город старый, но исторического в нем почти ничего не осталось – застройка в основном времен Тито. Несколько раз город разрушали и возводили заново, само его имя – Белый город, когда-то он был мощной римской крепостью, но от того времени ничего не осталось. Трамваи, старые машины, фасады с трещинами, со следами разрушения, производят очень тяжелое впечатление. Это намного хуже, чем в любом городе России, сразу видно, что денег здесь очень немного. Почти не видно стройки, и это тоже очень плохо…

В числе тех, кто нас учил ремеслу, был человек, который в 1999 году был здесь. Его послали в составе спецотряда ГРУ, они должны были получить максимум информации об авиации НАТО – тактика, применяемое вооружение, его точность, меры противодействия. Это был девяносто девятый год, мы сами лежали в лежку. Но – русские люди. Их приняли на уровне президента Югославии – русы приехали. Наш инструктор лично разговаривал с Милошевичем, сказал ему в лоб: «Вам все равно не выжить. Дайте мне взрывчатку – мы пойдем и взорвем базу в Сигонелле, откуда взлетают самолеты. Проблем с этим нет, нас к этому и готовили. Потом вы выступите и скажете – если бомбежки не прекратятся, мы будем взрывать дальше, один аэропорт за другим». Милошевич покачал головой и сказал: «Нет, друг, мы не террористы». Вот и итог. Их все равно загнобят. Не простят. У европейцев есть одна черта, которую надо понимать: они не любят насилие, но они и не прощают. Если у русских конфликт чаще всего заканчивается разбитой мордой лица, то этим он и заканчивается, а европейцы морду бить не будут, но и не простят, будут помнить десятилетиями то, что ты сделал. Один пример: у нас, например, никто и не подумает обвинять немца, молодого ли, пожилого ли, в том, что было в 41–45-м годах. Война была и прошла, мы победили, и надо как-то жить дальше. А в Бельгии и Франции от немцев воротят нос до сих пор. Помнят даже не Вторую мировую войну, а Первую! Так что и Белград будут гнобить так же – десятилетиями. Он чужой. Сюда могут ездить студенты, но он чужой. Он родной только нам, русским…

Звонок раздается, когда я на набережной Савы. Смотрю на воду и кушаю булочку – в Белграде обожают выпечку, и выпечка тут отличная, не сравнить с тем, что продают в Москве…

– Ага…

– Я договорился. Тебя родственники ждут.

– Где?

– Сараево. Отель «Сараево», там к тебе подойдут. Номер заказан. Все оплачено.

– Благодарю. А друзья?

– Отправляю. Договоришься на месте. Все оплачено.

– За себя я плачу сам. Отправь счет.

– Хорошо.

– А с остальным как?

– Работаем. Заказ большой.

Верно.

– К сроку успеете?

– Успеем. Часть уже на терминале.

– Хорошо.

– Удачи.

– И тебе, друг…

Да. И тебе.

Снова – дорога, некогда югославская, а теперь разделяющая меж собой страны с очень непростой историей и судьбой. Никак не могу понять – неужели это действительно было надо? Неужели возможность быть петухом на собственной навозной куче так важна, что ради этого стоит ввергнуть страну в гражданскую войну?

Хотя их никто и не спрашивал. Как и сейчас на Украине. Я разговаривал на эту тему с Гораном, тот только плечами пожимал. Говорит: вот скажут тебе – на твою землю пришли, ты не встанешь? Встану. А кто это говорит – на твою землю пришли? Горан только плечами пожимал. Мразь всякая, которой на одном месте не сидится. Причем что с той, что с другой стороны…

Если ехать от Белграда, то дорога нормальная, только бедненько все. Лошадки попадаются, впряженные в телеги, один раз даже видел лошадь, впряженную в телегу, сделанную из задней части старой «Заставы», тут полно таких. Местность гористая, горы зеленые, не голые, как в Афгане, к горам лепятся домики небольших деревень, кое-где – стрелки минаретов. Дорога то ныряет в долины, то проходит поверху, по насыпям, огороженная, чтобы машина в пропасть не упала. Большие дорожные указатели, информация дана на желтом фоне, сам язык очень смешной, хотя русский поймет практически всё. Менее понятен польский, хотя, когда общаешься с поляком на его языке, всегда контролируешь себя, чтобы не засмеяться – настолько необычны и смешны некоторые слова. Вспомнилось, как я торговался с поляком: не сразу понял, что дробные – это сдача.