Мария Семенова - Окольцованные злом

Увидев в дверях Катерину, он улыбнулся, поздоровался, галантно махнул рукой на стул:

— Ну-с, барышня, с чем на этот раз пожаловали?

— Все с тем же самым, Мендель Додикович. — Она криво улыбнулась. — Нет в жизни счастья. Опять задержка две недели.

— О да, женщины имеют обыкновение беременеть. — Эскулап согласно кивнул лысым черепом и, сделавшись чем-то похожим на обиженного кролика, закрутил широким, раздвоенным на конце носом. — Хотя в вашем случае это весьма проблематично. Легче демократам миновать переходный период, чем сперматозоидам вашу спираль, — поверьте, она восхитительна. Ну да все равно, раздевайтесь, мы вас будем посмотреть.

Катя зашла за ширмочку, вздохнув, начала снимать все ниже пояса. Каждый раз при виде гинекологического кресла, больше походившего на средневековое орудие пытки, ее охватывал панический ужас.

— Ну как, готова? — Зисман что-то черканул в журнале и бодро направился к раковине. — Вы, Катенька, не волнуйтесь, две недели не срок, может, понервничали лишнего, всякое бывает. Ну, а если что, отсосем в шесть секунд. А то, может, родите кого? «Лаванда, горная лаванда…» — Напевая себе под нос, он с ходу сунул одетые в резину пальцы в сокровенную глубину ее тела, недоуменно покрутил носом. — Гм, очень интересно! Две недели, говорите? Да уж, счастливые часов не наблюдают! — Гинеколог покачал головой и, еще разощупывая плод, поднял лицо к потолку. — Ах, чтобы мне так жить, спирали и след простыл, а беременность недель восемнадцать, не меньше!

Катя вздрогнула:

— Не может быть.

— Чего не может быть, дорогая вы моя? — Улыбнувшись, гинеколог принялся стягивать перчатки. — Как говаривал один бородатый сифилитик, факты — вещь упрямая. В матке у вас теперь находится не спираль, а восемнадцатинедельный плод. Ну-ка, пойдемте.

Едва дав пациентке одеться, он потащил ее на УЗИ и вскоре, уставившись на зеленый экран монитора, довольно ткнул в него рукой:

— Все правильно, вот он, результат любви, почти пятимесячный. — Он опять улыбнулся и шутливо погрозил пальчиком. — Что-то вы, Катерина, напутали, — бывает.

Сидевшая рядом медсестра подтвердила с важностью:

— Бывает, бывает, еще как! У нас одна недавно даже дородовый отпуск не отгуляла, не знала, говорит.

Ничего не соображая, Катя села, на глаза навернулись слезы. Выходит, она совсем дура, что ли? За пять месяцев не почувствовала в организме никаких изменений? Да и потом, презервативами она перестала пользоваться только в последнее время, когда Мишаня прописался у нее на постоянку. А пять месяцев назад — со спиралью да через резину… Катя вдруг разрыдалась. Это все, финиш, только ребенка от психа ей и не хватало для полного счастья.

— Да полно вам, милая. — Зисман дружески похлопал ее по плечу. — Все образуется, вы, Катя, вы даже не представляете, сколько женщин хотели бы оказаться на вашем месте. Так что пойдемте-ка вставать на учет.

Пока Мендель Додикович замерял объемы, вес, гонял ее на анализы, будущая мать немного успокоилась, а в машине, оставшись одна, опять пустила слезу: все, жизнь дала не просто трещину — раскололась. Всю дорогу она жутко себя жалела, накручивала по-всякому, то и дело останавливалась, чтобы прореветься, и, когда появилась наконец на службе — чуть живая, с красным носом и глазами как у кролика, профессор Чох молча затащил ее в свой кабинет. Ничего не спрашивая, он налил сразу полстакана «Мартеля»:

— Давай, Катерина Викторовна, только залпом.

Вот тут-то и случилось сложное психическое действо, называемое излиянием наболевшей женской души. С обильным слезоорошением жилетки и подробнейшим описанием изломов личной жизни. Дождавшись окончания монолога, доктор наук налил и себе:

— А на то, что накопала в архивах ваша подруга, взглянуть возможно?

— Сколько угодно. Вот. — Все еще дрожащими пальцами Катя расстегнула кейс и вывалила на стол пачку ксерокопий. — Вы меня простите, Игорь Васильевич, я просто истеричная беременная дура.

Она попыталась улыбнуться, но получилось как-то жалко, и, налив еще немного на дорожку, Чох отправил подчиненную домой — на такси, конечно. А сам некоторое время сидел неподвижно, пытаясь осмыслить эмоционально-сбивчивый Катин рассказ, особенно в части, касающейся ее скоротечной беременности. В жизни, несомненно, всякое бывает, но Катерина-то, слава богу, не первый раз замужем, может отличить задержку в две недели от пяти месяцев беременности. В чем же тогда дело? Какая-то туманная, до конца еще не оформившаяся мысль заставила Игоря Васильевича устремиться к компьютеру. Вытащив файл, озаглавленный «Теория Альберта Вейника», он освежил в памяти то, что ему уже было известно.

А именно: в свете новой теории вселенной, созданной теплофизиком Вейником, время трактуется как реальная индивидуальная характеристика любого материального объекта подобно другим физическим параметрам. Что касается человека, то он излучает и поглощает хрональное поле, которое регулирует темп происходящих в его организме процессов. Так, опыт подсказывает, что во сне ход времени замедляется, а во время стрессовых ситуаций, наоборот, ускоряется. Этому достаточно много примеров. Скажем, показания чудом оставшегося в живых фронтовика, который помнит, как во время войны рядом с ним разорвалась бомба. Солдат отчетливо видел, как по корпусу фугаса медленно поползли трещины, а затем из них начала вытекать раскаленная лава взрыва, то есть его индивидуальное время ускорилось в тысячи раз.

Однако бывает, что хрональный механизм дает осечки. Так, например, в Шанхае у совершенно здоровых родителей родился мальчик, который начал стариться в годовалом возрасте: у него появились морщины на лице, стали выпадать волосы и зубы. Когда ему было шесть лет, он имел рост семьдесят сантиметров, а весил всего пять килограммов. Его родная сестра умерла в возрасте девяти лет дряхлой старухой. Всего же в мире известно более двухсот подобных случаев.

«Да, это все, конечно, интересно, — профессор Чох потянулся и пошел ставить чайник, — в плане теоретическом. Но ведь должно быть нечто конкретное, непосредственно повлиявшее на хрональное поле эмбриона. Да, ну с материнскими генами, положим, все ясно, а вот папаша ребеночка пока что лошадка, вернее, жеребец темный». Игорь Васильевич заварил большую чашку крепкого чаю, плеснул в него коньячку и, отхлебнув, принялся ворошить оставленные Катей ксерокопии. Его жизненным кредо было: я мыслю, значит, я существую.

В то время как Катерина Викторовна возлежала перед гинекологом, раздвинув ноги, Башуров тоже расположился в кресле, ноги, правда, скрестив, и смотрел нашумевший блокбастер «Матрица». Публика млела от восхищения, слышались восторженные охи и ахи, однако Виктора Павловича будущее волновало мало, смежив веки и захрапев, он скоро перенесся в прошлое, в мемфисский дворец фараонов четвертой династии.