Мария Семенова - Окольцованные злом

Вечер был теплый. Отбиваясь от вьющейся столбом мошкары, рыбаки первым делом запалили костер, а когда огонь разгорелся, подложили в него лапника, для дыма, и занялись приготовлением ухи.

Пока Чалый возился с картошкой и луком, Иван Кузьмич отобрал рыбешек помельче, завернул их в марлю и, опустив мешочек в холодную воду, начал дожидаться появления пены. Главное — вовремя снять ее, здесь всей ухе основа. «Эх, кошки нет, пропадает добро». Вытащив из варева мелюзгу, Иван Кузьмич закинул плотвичек посолиднее, добавил перца, лавровый лист и лук, однако с другими овощами пока не торопился. От котелка уже шел ядреный дух, рыбаки глотали слюни. Наконец в бульон были положены подлещики, зелень, помидоры, картошка, Иван Кузьмич добавил соль, зачерпнул уху деревянной ложкой, попробовав, повернулся к сыну:

— Посмотри, не утонула она там?

У берега в камышах еще с утра охлаждалась «Столичная»; подкинув бутылку в воздух, Чалый ловко поймал ее за своей спиной:

— Жива, родимая.

Вытащили хлеб, нарезали сало и, плеснув под жабры, принялись хлебать уху — настоящую тройную — деревянными ложками, до отвала. Тем временем, ненадолго высветив на глади озера багровую дорожку, солнце исчезло за горизонтом и совершенно незаметно опустилась августовская ночь. Где-то неподалеку заухал филин, в камышах громко отозвались лягушки. Чалый придвинулся ближе к прогоревшему костру, потянулся, уставился на огненные сполохи:

— Все ж таки зник — это мазево.

Иван Кузьмич разговора не поддержал, сняв с углей чайник, плеснул в кружку, протянул сыну:

— Меня послушай. Говорю только раз.

Не торопясь он вытащил серебряный портсигар с гравировкой «И. К. Башурову на память от руководства ОГПУ», раздул уголек и, окутавшись дымом «Казбека», придвинулся к Чалому:

— Годов мне вдвое поболе, чем тебе, отец я твой, а кроме того, — он замолчал, глубоко затянулся, — крови на мне — как воды в озере этом, так что имею право.

Где-то в камышах плеснула щука, ночной ветерок прошелестел в верхушках сосен, Иван Кузьмич выщелкнул недокуренную папиросу в костер:

— Вот ты вор, всю жизнь живешь по воровским законам и уверен, что с государством, то есть коммунистами, ничего общего не имеешь: не воевал, не работал, в партии не состоял. Однако все не так просто. — Он глянул на неподвижно сидевшего Чалого, налил в кружку чаю, осторожно глотнул. — Преступность была пущена на самотек только до конца двадцатых, пока государство слабо было. Уже к началу тридцатых годов уголовники не могли конкурировать с мощной машиной подавления, и тот, кто не приспособился, был раздавлен. Вооруженные банды «жиганов», «уркаганов» и «бывших» никоим образом советскую власть не устраивали, и в результате спровоцированной ОГПУ войны образовали в конце концов группировку воров в законе, весьма для коммунистов полезную. В стране шли массовые репрессии, и для оказания давления на политзеков использовались блатари, которые на зонах имели привилегии и о своем высоком предназначении даже не подозревали.

— Что-то, батор, не врубился я. — Чалый привстал и заглянул Ивану Кузьмичу в самые зрачки. — Выходит, помидоры держали нас за фраеров и пахановали за наш счет?

— Конечно, сынок, — отставной чекист неожиданно рассмеялся так зло, что вор даже поежился, — но они имеют на это право. Самая тяжеловесная масть — это коммунисты. Ты не представляешь себе, какая сила теперь у них в руках и сколько людей они для этого замокрили — миллионы. А разговор этот я затеял вот к чему. — Иван Кузьмич снова щелкнул портсигаром и потянулся за угольком. — В Союзе задули новые ветры, началась реабилитация. Эта жопа с ушами, которую Хозяин, говорят, заставлял в политбюро гопака плясать, решила сменить тактику: править не только кнутом, но и пряником. ГУЛАГ расформировывают, политзеков выпускают на свободу. А это означает, что погонять ему уже будет некого и воры в законе ему станут не нужны. Поверь мне, сын, — голос его внезапно дрогнул, — уж я-то на этом собаку съел, и пары лет не пройдет, как все вы сгниете в «спецах» или порвете друг другу глотки. И так вон режете друг друга на ремни — поляки, суки, гнутые, челюскинцы, автоматчики…

— Да, батор, нарисовал ты ригу. — Чалый даже сгорбился как-то. — Я ведь идейный вор, не поляк какой-нибудь. Опять-таки, казна на мне, общак.

— Я, Тихон, тебе советов не даю, — папироса красным светлячком полетела в воду, и Иван Кузьмич поднялся, — сам думай. Не забудь только, что Настя ждала тебя все это время, а Ксюхе уже пятнадцать — забегала тут на днях, совсем невеста.

Сказал и, накрывшись ватником, вскоре захрапел в шалаше. Чалому же не спалось: лежа у потухшего костра, он долго щурился на яркие ночные звезды, совсем такие же, как те, что были наколоты у него на ключицах.

Для полноты картины. Фрагмент пятый

…По старинной финской легенде, многие пытались построить на невских берегах город, но духи земли противились, и строения уходили в болото. Только богатырю Петру Первому удалось воздвигнуть на топких ижорских землях северную столицу, и в честь этого по его личному повелению на триумфальных воротах Петропавловской крепости был вырезан барельеф. Он изображает низвержение вознесшегося в небо с помощью нечистой силы волхва-язычника Савла…

Из экскурсионной программы

1711 год

Низкие грозовые тучи почти касались верхов ельника, скудно произраставшего по краю Васильевских болот, с моря наползали промозглые клочья тумана, сырой, пронизывающий ветер рвал гнилую солому с крыш и, задувая в зипуны, пробирал душу русскую до самого нутра.

Вон сколько народу со всех концов земли российской пригнал в Ижорию его величество князь-кесарь Ромодановский — подкопщиков, плотников, дроворубов, почитай, тыщ пятьдесят зараз. Не по доброй воле, а по царскому повелению занесла их на самый край земли нелегкая — у черта на рогах строить град престольный Питербурх. Одних, чтоб не подались в бега, ковали в железо, других насмерть засекали у верстовых столбов усатые, как коты, драгуны в лягушачьих кафтанах. Всюду голод, язва, стон людской. А ежели кто от сердца да по скудоумию али просто по пьяной лавочке говаривал противное, то с криком «слово и дело» волокли его в Тайную канцелярию. Слава богу, если просто рубили голову! Не всем везло так-то: все больше на дыбу подымали, палили спереди березовыми вениками, а то и на кол железный запросто могли посадить. Никола Угодник, спаси-сохрани. Сновали повсюду фискалы да доносчики, громыхали по разбитым дорогам полные колодников телеги. А может, раскольный-то отец Варлаам правду возвестил, что царь Петр суть антихрист и жидовин из колена Данова?

Ох, лихое это место, земля ингерманландская! Испокон веков здесь, окромя карелов-душегубцев, и не прижился никто, вон сколько озорует их по окрестным чащобам! А нашему-то чертушке державному засвербило не куда-нибудь, а прямо сюда — к бесу в лапы. Видать, в самом деле опоила его немчура проклятая в дьявольской слободе своей.