Стивен Кинг - Возрождение

Мне всегда нравилось кино. В восьмидесятых я пересмотрел великое множество фильмов — чаще всего в одиночестве. Иногда засыпал по ходу (например, на «Смертельном влечении» — вот уж действительно редкостная тягомотина), но чаще всего досматривал до конца, обкуренный или нет — меня завораживали цвета, звуки и невероятно прекрасные девушки в откровенных нарядах. Ничего не имею против книг, сам много читал; и телевизор — отличный вариант, когда нужно переждать дождь в номере мотеля, но для Джейми Мортона ничто не могло сравниться с фильмом на большом экране. Я, попкорн и большой стакан колы. Ну и, конечно же, героин. Я брал на кассе вторую соломинку, разрывал ее зубами пополам и вдыхал с ее помощью порошок с запястья. Я не кололся до девяностого или девяносто первого, но в конце концов сел на иглу. Почти все из нас садятся. Уж можете мне поверить.

Больше всего в кино мне нравилось зыбкое течение времени. Ты только что смотрел на занудного ботаника — ни друзей, ни денег, паршивые родители, — и вдруг бац, он превращается в Брэда Питта во всей красе. Единственное, что отделяет ботаника от красавца — титр «Четырнадцать лет спустя».

«Подгонять время – грех», — поучала мама, когда мы были детьми и отчаянно тосковали по летним каникулам в феврале или с нетерпением ждали Хэллоуина. Может, она была права, но я не могу отделаться от мысли, что такие прыжки во времени весьма пригодились бы тем, чья жизнь не задалась — а между пришествием администрации Рейгана в 1980-м и Талской ярмаркой в 1992-м я жил очень паршиво. С провалами во времени, но безо всяких титров. Я был вынужден просыпаться каждый день, и когда случались проблемы с травой, день мог тянуться сотню часов.

Как вам такое начало: «Камберленды» становятся «Кочегарами», «Кочегары» превращаются в «Джей-тонов». Наше последнее выступление в качестве университетской группы состоялось в 1978 году и оказалось действительно грандиозным. Мы играли в Мемориальном зале университета на выпускном с восьми вечера до двух ночи. Вскоре после этого Джей Педерсон нанял популярную местную певичку, которая к тому же суперски играла и на тенор-саксофоне, и на альт-саксофоне. Ее звали Робин Шторс. Она легко влилась в группу, и к августу «Джей-тоны» уже назывались «Робин и Джеи». Мы стали одной из самых популярных групп для вечеринок в штате, от приглашений не было отбоя. Жизнь была прекрасна.

Затемнение.

Четырнадцать лет спустяДжейми Мортон проснулся в Талсе. Не в хорошем отеле и даже не в приличном сетевом мотеле, а в клоповнике под названием «Фейрграундс Инн». Келли Ван Дорн любил так экономить. Было одиннадцать утра, и постель была мокрая. Я не удивился. Если продрыхнуть девятнадцать часов в объятиях мадам Г., это почти неизбежно. Наверное, даже если ты умрешь в своем наркотическом полузабытьи. Хотя тут есть своя светлая сторона: больше не придется просыпаться в луже мочи.

Я, как зомби, поплелся в ванную, шмыгая носом, утирая слезящиеся глаза и сдирая на ходу трусы. Первым делом схватился за бритвенный прибор… но не для того, чтобы побриться. Там я хранил шприц и пакетик для завтраков, содержавший пару граммов. Вряд ли кто стал бы вламываться в номер ради такого скудного запаса, но проверять заначку — вторая натура наркомана.

Покончив с этим, я перешел к унитазу и избавился от той мочи, которая успела скопиться после ночной аварии. Стоя над толчком, я сообразил, что упустил из виду нечто важное. Кантри-группа, в которой я на тот момент состоял, накануне должна была играть на разогреве у «Сойер Браун» на ярмарке штата Оклахома в Талсе. Это был хороший шанс, особенно для группы типа «Белой молнии», недотягивающей до уровня Нэшвилля.

— Саундчек в пять, — сказал мне Келли Ван Дорн. — Ты же придешь?

— Конечно, — ответил я. — За меня можешь не волноваться.

Ой-ой.

Выйдя из ванной, я увидел подсунутую под дверь записку. Мне было в общем-то ясно, что в ней сказано, но для верности я поднял листок и прочитал. Записка была краткой и нелюбезной.

«Я позвонил на музыкальную кафедру местной школы, и мне повезло найти пацана, который умеет держать гитару в руках и в состоянии тебя подменить. Он с радостью забрал твои 600 баксов. Когда ты это прочтешь, мы будем на полпути к Уайлдвуд-Грин. Даже не думай нас догонять. Ты уволен. Мне страшно жаль, но всему есть предел.

Келли

PS. Вряд ли ты меня послушаешь, Джейми, но если ты не завяжешь — через год будешь в тюрьме. Это если тебе повезет. А если нет — в могиле».

Я попытался засунуть записку в задний карман, и она упала на зеленый ковер с проплешинами: я забыл, что стою голый. Подняв записку, я кинул ее в мусорную корзину и выглянул в окно. На парковке было пусто, не считая старого «Форда» и какого-то пикапа-развалюхи. «Эксплорер», в котором ездили члены группы, и фургон с оборудованием, который водил наш звуковик, исчезли. Келли не шутил. Чертовы лабухи меня бросили. Ну и хорошо. Мне иногда казалось, что если я сыграю еще хоть одну песенку про пьянки и гулянки, то потеряю остатки здравого рассудка.

Прежде всего я решил заняться продлением аренды номера. Проводить еще одну ночь в Талсе мне не хотелось, особенно рядом с грохочущей ярмаркой, но нужно было время, чтобы обдумать следующий шаг в моей карьере. Кроме того, мне необходимо было ширнуться, а если ты не можешь найти дозу на ярмарке — значит, плохо ищешь.

Я пнул в угол мокрые трусы – «чаевые горничной», мелькнула ехидная мыслишка — и расстегнул сумку. В ней не было ничего, кроме грязной одежды (вчера я собирался в прачечную-автомат, что тоже вылетело у меня из головы), но по крайней мере это была сухая грязная одежда. Одевшись, я потащился через асфальтированный двор в контору мотеля, постепенно переходя с зомбиобразного шарканья на зомбиобразную рысцу. Горло болело, когда я сглатывал. Только этого не хватало.

За стойкой сидела сурового вида деревенская девица лет пятидесяти, украшенная копной рыжих волос. На экране ее маленького телевизора ведущий оживленно беседовал с Николь Кидман. Над телевизором висела картинка в раме: Иисус дарит мальчику и девочке щенка. Это меня не удивило. В глубинке часто путают Христа с Сантой.

— Ваша группа уже выехала, — сказала она, найдя мое имя в регистрационной книге. Ее местный выговор звучал как расстроенное банджо. — Пару часов назад. Сказали, что едут в Северную Каролину.

— Знаю. Я больше не в группе.

Она подняла бровь.

— Творческие разногласия, — пояснил я.

Бровь поползла еще выше.

— Я останусь еще на одну ночь.

— Ага, хорошо. Наличка или кредитка?

У меня было около двух сотен наличными, но эти средства предназначались для приобретения дури на ярмарке, так что я протянул ей «БанкАмерикард». Она набрала номер банка и ждала, зажав телефон мясистым плечом и уставившись в рекламу бумажных полотенец, которые, похоже, могли вобрать в себя лужи размером с озеро Мичиган. Я тоже смотрел на экран. Когда рекламная пауза кончилась, к Николь Кидман присоединился Том Селлек, а деревенская девица все еще ждала ответа. Ее это, похоже, не смущало, в отличие от меня. Почесуха уже началась, и больная нога пульсировала. Шоу снова прервала реклама, и деревенская девица оживилась. Она крутанулась в кресле, взглянула в окно на ослепительно-голубое небо Оклахомы, сказала пару слов в трубку и повесила ее. Затем она вернула мне кредитку.