Бентли Литтл - Ассоциация

– Расскажете, если будет что-нибудь новое?

– Конечно, не сомневайтесь!

Морин поблагодарила его, попрощалась и, положив трубку, шумно перевела дух.

– Ну, слава богу!

– Что такое?

– Звонил Чак. Сказал, что разговаривал с шерифом. Оказывается, тот тип, что за мной гнался, и Барни убил, и наши цветы повыдрал. Его зовут Дик Мелдрум, не то садовник, не то водопроводчик… Он и на других участках набезобразничал – там, где дачи. Теперь его будут судить за все сразу.

– Нам нужно будет поехать, подать заявление или что?

– Нет, жалобу оформит ассоциация домовладельцев.

Барри промолчал.

– Ну ладно тебе, неужели и тут недоволен? Думаешь, вы с Рэем раскрыли какой-то невероятный заговор и теперь ассоциация заметает следы – хочет все свалить на психа-садовника? Тебе самому-то не смешно?

Барри по-прежнему молчал, а Морин, заметив его смущение, прибавила:

– На этот раз ассоциация – не злодеи. Наоборот, они оберегают нас от злодея. Пусть они не созвучны твоему вольнолюбивому духу, в данном случае они на нашей стороне.

– Не нравятся они мне, вот и все.

– Не хочешь признать, что иногда и ты можешь быть не прав?

Барни посмотрел на нее и вздохнул.

– Иногда и я могу быть не прав.

– Вот-вот.

– Изредка.

– На этот раз ты не прав, – заключила Морин.

И вдруг поняла, что действительно так думает.

Пластинка Гордона Лайтфуда закончилась. Барри продолжал печатать. Вообще-то он любил работать под музыку, но сейчас тишина не отвлекала – он втянулся, и работа пошла. Однако десять минут спустя он словно уперся в стену. Попробовал продолжить, оставляя все больше пустых промежутков, чтобы позже их заполнить, но вскоре стало ясно, что он в тупике. Барри сдался и отошел от компьютера.

Перебрав стопку пластинок, он поставил старый альбом Джони Митчелл и стал смотреть на раскинувшийся за окном пейзаж. Было что-то природное в фолк-певцах конца 60-х. А еще оттенок грусти, словно мостик, переброшенный от той давней эпохи, полной надежд, к нынешней реальности, причем сравнение получалось отнюдь не в пользу последней.

Эта музыка находила отклик в его душе.

Конечно, Джони Митчелл сейчас уже совсем не та. В последний раз он видел ее по телевизору на каком-то благотворительном концерте. Она уныло тянула песню прокуренным голосом и прервалась на середине, укоряя публику за то, что ее невнимательно слушают. Ожесточившаяся, обидчивая, она ничем не напоминала ту смешливую, искреннюю девчонку из записанного вживую альбома «Miles of Aisles». Печально, как меняются люди – и эпохи…

С музыкой вернулась творческая энергия. Барри снова бросился за компьютер. Проработав час, он встал и потянулся.

Морин уехала – у нее была назначена встреча с управляющим единственного в городе банка. Она хотела завести деловые связи в Корбане, познакомиться с местными предпринимателями и финансистами. Барри поднялся в кухню и достал из холодильника банку кока-колы.

Он просидел в доме безвылазно почти неделю и теперь чувствовал, что задыхается. Работа шла хорошо, но невозможно постоянно торчать взаперти! Барри вышел во двор, наслаждаясь свежим воздухом.

Пройдясь до конца подъездной дорожки, он остановился. По ту сторону улицы, за поросшим деревьями участком, начинался лес. Барри подумал немного и вдруг, поддавшись порыву, вернулся в дом, набросал записку для Морин и снова вышел, тщательно заперев за собой дверь.

У подножия холма свернул направо и здесь пошел медленнее, высматривая столбик у начала прогулочной тропы.

Он и без столбика не пропустил бы уходящую в глубь леса широкую немощеную дорогу. Барри с удовольствием сошел с асфальта на мягкую землю. Под кроссовками приятно похрустывала прошлогодняя хвоя.

Вот это ему нравилось в Бонита-Висте – лес, дорожки… Хотя Барри до сих пор ни разу так далеко не забирался. Надо каждый день ходить на прогулку, хотя бы по часу. А то уже отрастил брюшко, с тех пор как писательство стало его основной профессией.

Морин уговаривала гулять вместе с ней, особенно после той встречи с психопатом, но ей нравилось бродить по улицам поселка, а Барри это казалось бессмысленным и скучным. В конце концов Морин махнула на него рукой и стала по утрам ходить на прогулку с Лиз и ее приятельницами, а Барри валялся дома на диване и смотрел программу «Сегодня».

На самом деле он любил бродить по лесу, любил деревья и запах земли. Черт, может, все-таки получится уговорить Морин – они могли бы гулять по лесу вместе.

Дорога свернула в низину, вроде овражка, огибая густые заросли манзаниты и рощицу остролиста. Высокие деревья заслоняли дом а , и казалось, будто ты в самой гуще огромного неизведанного леса.

Вдруг справа в кустах зашуршало, и, несмотря на ясное солнечное утро, по спине Барри пробежал холодок страха. Все-таки он человек городской, неожиданные шумы всегда его пугали. Что делать, профессиональное заболевание! Как человек, пишущий в жанре ужасов, он сразу представил себе наихудший возможный вариант развития событий: вот сейчас выскочит пума и вырвет ему легкие, или медведь растерзает его на клочки… Впрочем, не стоит давать волю воображению. Барри остановился, оглядываясь в поисках источника шума.

В подлеске захрустели ветки.

И еще какой-то звук…

Барри застыл. Звук раздался снова. Невнятный стон, отдаленно напоминающий человеческую речь.

Вдруг справа, совсем рядом, колыхнулась ветка, потом другая.

Из кустов на дорогу выполз безногий, безрукий, страшно грязный человек, смуглый и бородатый. Он полз вперед, судорожно изгибая свое искалеченное тело. Безумные глаза смотрели в пространство. Судя по нечленораздельным звукам, умственно отсталый. Из одежды на нем был только чудовищно замызганный, окровавленный памперс, в разинутом рту – ни одного зуба.

Барри пробрал озноб, хоть он и понимал, что это какая-то детская реакция. Несчастное уродливое существо должно бы вызывать жалость, а не страх.

Обрубок человека прополз до середины дороги, увидел Барри и завизжал.

– Все хорошо, – сказал ему Барри. – Я тебя не трону. – Он огляделся – вокруг никого. – Может, тебе помочь? Или…

Человек снова пронзительно завизжал и задергался, корчась на земле, явно в сильном волнении. Барри почудилось, что тот пытается ему что-то сказать, однако визг и судорожные движения могли с одинаковым успехом означать просьбу о помощи или требование поскорее отсюда проваливать.

Жилистая шея мучительно изогнулась, глаза на заросшем лице выпучились, беззубый рот неестественно широко раскрылся.

Барри присел на корточки.

– Тебе что-то нужно?

Снова визг и конвульсивные рывки.

– Прости, я не понимаю… – Барри запнулся.

Он не знал, что делать.