Дэниел Силва - Англичанка

— Доведется ли мне когда-нибудь повстречать этого замечательного человека? — спросил Орлов.

— Нет, — ответил Шамрон.

Не думая сдаваться, Орлов дал Шамрону свой самый тайный номер телефона, и Шамрон передал его Габриелю. Чуть позже, этим утром, Габриель позвонил по номеру с таксофона недалеко от «Гранд-отеля Беркшир». Как ни странно, Орлов ответил лично.

— Я один из тех, кого вы спасли, отдав «Русойл», — представился Габриель, не называя своего имени. — Тот, кто написал письмо, которое старик по прочтении сжег.

— Упрямее вашего старика я еще никого не встречал.

— Просто вы его плохо знаете.

Орлов коротко и сухо рассмеялся.

— Чем обязан такой чести?

— Нужна ваша помощь.

— Последний раз, помогая вам, я лишился нефтяной компании стоимостью шестнадцать миллиардов долларов.

— Сегодня с вас не убудет.

— Я освобождаюсь в два.

— Где?

— Дом сорок три, — ответил Орлов и повесил трубку.

Это был краснокирпичный особняк, дом Орлова на Чейни-Уок в Челси. Габриель отправился туда пешком, а Келлер шел следом — отстав на сотню ярдов и проверяя, нет ли «хвоста». Узкий высокий дом весь порос глицинией; как и его соседи, он далеко отстоял от улицы и скрывался за оградой из кованого железа. Снаружи стоял бронированный лимузин «бентли», за рулем которого сидел шофер. За лимузином — черный «рейндж-ровер», а в нем — четверо охранников Орлова, все — бывшие сослуживцы Келлера.

Телохранители Орлова с любопытством смотрели, как Габриель идет по садовой дорожке и звонит в дверь дома. На порог вышла горничная в накрахмаленной черно-белой униформе. Выяснив, кто такой Габриель, она провела его внутрь и дальше — по широкой изящной лестнице на второй этаж, в кабинет Орлова. Помещение представляло собой точную копию кабинета королевы в Букингемском дворце, разве что здесь одну из стен занимала плазменная панель — экран, на котором отображались последние финансовые новости и данные с рынка по всему миру. Орлов стоял перед ним, словно в трансе. Одет олигарх был, как обычно, в черный итальянский костюм и шикарный розовый галстук, завязанный огромным виндзорским узлом. Редеющие седые волосы торчали набриолиненными иглами, в модных очках отражались цифры и графики. Орлов стоял совершенно неподвижно, и только левый глаз у него нервно подергивался.

— Сколько вы сегодня заработали, Виктор?

— Вообще-то, — не оборачиваясь, произнес Орлов, — я вроде как потерял миллионов двадцать.

— Прискорбно слышать.

— Еще не вечер.

Наконец Орлов обернулся и, смерив Габриеля взглядом, протянул ему тщательно ухоженную руку. Ладонь его была прохладной и удивительно мягкой. Габриель будто пожал руку младенцу.

— Я русский, — сказал Орлов, — и удивить меня трудно, однако поразительно видеть вас здесь, у меня в кабинете. Я-то думал, мы никогда не встретимся.

— Простите, Виктор. Мне следовало прийти раньше.

— Я все понимаю. — Орлов грустно улыбнулся. — У нас с вами есть кое-что общее. Нас обоих преследовал Кремль, и оба мы умудрились выжить.

— И кое-кто выживает в комфортных условиях, — заметил Габриель, оглядывая величественную комнату.

— Мне повезло, британское правительство проявило щедрость, — подчеркнуто напомнил Орлов, — и я не желаю влезать в дело, которое оскорбит небожителей с Уайтхолла.

— Тут наши интересы сходятся.

— Рад слышать. Итак, мистер Аллон, может, расскажете, в чем дело?

— «Волгатек-Нефтегаз».

Орлов улыбнулся.

— Ну наконец-то, хоть кто-то заметил.

О деньгах Виктор Орлов говорил много и охотно. По сути, ни о чем другом он не разговаривал: хвастал, что его костюмы стоят по десять тысяч долларов каждый, что сорочки ручной работы — самые качественные, что золотые с бриллиантами наручные часы — одни из самых дорогих. Якобы сейчас он носит вторые, а первые разбил, ударившись о сосну в швейцарских горах. «Глупо, конечно, — признавался он репортеру британского таблоида после столкновения, стоившего ему нескольких миллионов долларов, — но я просто забыл оставить эти чертовы часы в шале и пошел кататься на лыжах».

Свое любимое вино — «Шато Петрюс» — он пил, будто минералку, однако час был ранний даже для Орлова, поэтому он решил обойтись чаем. И чай-то он пил на русский манер: прихлебывал горячий напиток, зажав в передних зубах кубик рафинада. Сидя напротив Габриеля, беглый олигарх положил одну руку на спинку дивана с жаккардовой обивкой. Рассказывая о России, он, как обычно, поигрывал недешевыми очками.

Говорил он не о той России, в которой родился и вырос, и не о той, в которой работал физиком-ядерщиком, а о той, на которую свалилась нежданная свобода после краха Советского Союза. О России беззаконной — пьяной, растерянной и пропащей. Ее многострадальному народу обещали стабильность от колыбели и до могилы, и вот людям приходилось самим заботиться о себе. Социальный дарвинизм в самой его жестокой форме: сильные жрали слабых, слабые голодали, и надо всеми возвышались олигархи, новые цари России, новые комиссары. Они разъезжали по Москве в бронированных кортежах, под охраной вооруженных до зубов телохранителей, что по ночам бились друг против друга на улицах.

— Мы оказались на Диком Западе, — задумчиво произнес Орлов. — Это было безумие.

— Но вам оно нравилось, — заметил Габриель.

— И правильно! Мы уподобились богам.

На заре своей капиталистической карьеры Орлов правил растущей империей один, железной рукой, однако, приобретя «Русойл», понял: нужен помощник. И такового нашел в Геннадии Лазареве, блестящем математике-теоретике, некогда работавшем над советской ядерной программой. Лазарев понятия не имел о капитализме, но — как и Орлов — прекрасно умел считать. Бизнесу учился с нуля, и Орлов поставил его управлять рутинными делами «Русойла»… совершив самую большую деловую ошибку.

— Почему? — спросил Габриель.

— Да потому, что Генка Лазарев работал на КГБ, — ответил Орлов. — Работал на гэбню, еще будучи ядерщиком, и после — когда управлял «Русойлом».

— Вы ничего не заподозрили?

Орлов покачал головой.

— Он был хорош… предан щиту и мечу, как любят говорить о себе головорезы КГБ. Само собой, Лазарев предал меня. Вручил комитетчикам горы наших документов, на основании которых прокуратура сфабриковала против меня дело. А стоило мне бежать из страны, и Лазарев прихватизировал компанию.

— Исключил вас из правления?

— Полностью.

— Что было, когда вы согласились отдать «Русойл», чтобы вытащить нас из России?

— Лазарев тогда ушел со сцены. Заправлял одной государственной нефтяной компанией. Президент, видимо, сам выбрал название для нее: «Волгатек-Нефтегаз». В Кремле еще шутили, будто он хотел назвать предприятие «КГБ-Нефтегаз», но на Западе этого не оценили бы.