Андерс Рослунд - Ячейка 21

А. С.: Она умерла. Она умерла! Теперь я знаю.

Она надеялась. Так всегда надеются: раз я не знаю, значит, этого не было.

И вот теперь она плакала.

Она перекрестилась трясущейся рукой и зарыдала так, как рыдает тот, кто только что понял, что человека, по которому он будет тосковать, больше нет.

Эверт Гренс ждал, когда она наплачется всласть. Он смотрел на диктофон, в котором медленно крутилась пленка, и молчал, пока она не успокоилась, а потом стал снова задавать вопросы.

Э. Г.: Девятимиллиметровый. Пистолет Макарова.

А. С.: (неразборчиво).

Э. Г.: И взрывчатка.

А. С.: Это я.

Э. Г.: Что «я»?

А. С.: Принесла.

Э. Г.: Откуда?

А. С.: Оттуда же.

Э. Г.: Откуда?

А. С.: С улицы Вёлунда. Подвал там был.

Гренс в сердцах так стукнул по диктофону, что чуть не задел Алену. Как? Как, черт возьми, несчастная испуганная девочка в бегах смогла проскользнуть мимо полицейских, которых он оставил следить за той квартирой? Причем оставил не в засаде, а открыто! Как смогла она пробраться в подвал, а потом скрыться, прихватив с собой достаточно этой дряни, чтобы взорвать к чертям пол огромной больницы?

Она испугалась: он стукнул рукой так же сильно, как обычно. Она прямо вся сжалась. Он тут же попросил прощения и пообещал больше такого себе не позволять.

Э. Г.: Ты, конечно, знала, для чего ей все это нужно.

А. С.: Нет.

Э. Г.: Ты принесла ей оружие и взрывчатку, не спросив зачем?

А. С.: Я не знала ничего. И вопросов не задавала.

Э. Г.: А она сама ничего не говорила?

А. С.: Она понимала, что если бы я знала – я тоже бы была там. С ней.

Эверт Гренс остановил диктофон, вытащил кассету. Ложь. Этот допрос никогда не будет расшифрован и внесен в протоколы. Эта пленка тоже исчезнет точно так же, как вчера исчезла та, другая, на которой было записано их совместное свидетельство.

Он посмотрел на нее. Она отвела взгляд.

– Пора тебе домой.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

Алена Слюсарева вскочила, пригладила волосы рукой, несколько раз одернула блузку и быстро сунула ноги в туфельки на высоком каблуке.

Они обещали друг другу, что вместе вернутся домой.

Теперь это невозможно.

Лидия мертва.

Алена отправляется одна-одинешенька.

Гренс вызвал такси, так было лучше. Чем меньше полицейских, замешанных в это дело, тем ему проще. Вместе с Аленой они вышли на улицу. Пожилой мужчина со своей юной спутницей. Пожилой мужчина со своей юной дочерью. И никто не догадывался, что это был полицейский и проститутка, которую он отпускал домой.

Она села на заднее сиденье, и автомобиль сразу же влился в плотный, как всегда по вечерам, поток машин. Северный берег, улица Васы, Королевская миля, площадь Стюре, а потом через улицу Вальгаллы и остров Страдальцев вниз, в гавань. Она сюда никогда не вернется. Она вообще больше не покинет Литву. Это она знала точно. Хватит. Попутешествовала.

Гренс расплатился с таксистом и отправился к терминалу для отъезжающих. Следующий паром отправлялся из Стокгольма меньше чем через два часа. Он купил билет и протянул его ей. Она вцепилась в него мертвой хваткой, такое впечатление, что она не выпустит его из пальцев, пока не сойдет на берег в родной Клайпеде.

Это сложно себе представить. Она покинула тот город, когда ей было всего семнадцать. Она не слишком долго раздумывала, когда двое мужчин предложили ей работу, хорошую зарплату и оплаченный билет. Город, из которого она тогда уехала, был нищим, неблагополучным, и изменений к лучшему не предвиделось. Она должна была отсутствовать несколько месяцев. А потом вернуться. Но Яношу она ничего не сказала. И до сих пор не знала почему.

Она тогда была другим человеком.

Всего три года назад, но то было другое время, другая жизнь.

А теперь она чувствовала себя намного старше своих ровесниц.

Искал ли он ее? Расспрашивал о ней? Он так и стоял у нее перед глазами, Янош, это воспоминание им не удалось у нее отнять. Они трахали ее, плевали в лицо, но самое дорогое ей удалось уберечь. Где он сейчас, Янош? Жив ли он? Как выглядит?

Эверт Гренс сказал, чтобы она шла за ним, и довел ее до самого конца терминала, где был кафетерий. Он угостил ее кофе с бутербродом, она поблагодарила его и съела все до крошки. Он купил пару газет, и так они сидели за столиком, читая каждый свое, в ожидании посадки.

С тех пор не прошло и суток.

Лена Нордвалль сидела за кухонным столом, глядя прямо перед собой. Сама не зная на что.

Сколько еще времени должно пройти? Два дня? Три? Неделю? Две недели? Год? Вечность?

Этого ей и не нужно знать. Не нужно. Только не сейчас.

Сзади нее кто-то был, она только что почувствовала. Обернувшись, Лена увидела, что на лестнице, ведущей на второй этаж, сидит дочь и молча смотрит на нее.

– Ты долго тут сидишь?

– Не знаю.

– А почему на улицу не идешь?

– Там дождь.

Их дочери пять лет. Ее дочери пять лет. Об этом тоже ей придется теперь думать. Ее дочь. Оглянись вокруг – больше взрослых в этом доме нет. Она осталась одна. Лицом к лицу с будущим.

– Долго еще, мам?

– Что – долго?

– Долго еще папа будет мертвый?

Ее дочь звали Элин. На ногах у нее были сапожки. Мокрые, грязные. Лена этого не замечала. Элин прошла через всю прихожую к кухонному столу, оставляя за собой комья мокрой земли, которых Лена не видела.

– Когда он вернется?

Элин уселась рядом. Лена это заметила, но просто смотрела, не слыша, как девочка задает все новые вопросы.

– Он не вернется домой?

Ее дочь протянула руку к ее щеке, дотронулась и погладила.

– А где он?

– Папа спит.

– А когда он проснется?

– Он не проснется.

– Почему?

Ее дочь сидела рядом и задавала вопрос за вопросом, и они бились о тело Лены, словно впивались ей в кожу, вгрызались в плоть. Она встала, не в силах выносить эту муку. И закричала на девочку, которая просто пыталась понять:

– Хватит! Хватит спрашивать!

– А почему он умер?

– Я не могу! Понимаешь? Я больше не могу!

Она чуть было не ударила своего ребенка. Почувствовала, как ее внезапно охватила ярость, рука взмыла в воздух, а вопросы все били и били по голове. Но она не ударила ее, она вообще никогда не била детей. Она разрыдалась и обняла дочь. Свою дочь.

Свен Сундквист долго еще смеялся, когда вышел из того жуткого ресторана и не торопясь, в гордом одиночестве возвращался в управление. Не над едой, хотя два жалких кусочка мяса в быстрорастворимом соусе – отличный повод для веселья. Он смеялся над Эвертом. Он так и видел, как комиссар бродит вокруг стола, цепляясь за каждую ножку, и клянет диктофон, так что даже официантка попросила их вести себя потише, а не то – страшно сказать! – она будет вынуждена вызвать полицию.

Он шел и смеялся, да так громко, что две пожилые дамы, которые шли ему навстречу, окинули его неодобрительным взглядом и зашушукались о вреде алкоголя. Он сделал глубокий вдох и попытался успокоиться. Да, с Эвертом порой нелегко, но зато с ним никогда не бывает скучно.