Андерс Рослунд - Ячейка 21

Сам Эверт поехал допрашивать Алену Слюсареву. Свен Сундквист не сомневался, что она предоставит им информацию, которая прольет свет на очень многое. Поэтому он ускорил шаг, торопясь обратно в свой кабинет, чтобы отложить дело Ланга в сторону и покумекать над этой историей с заложниками. Уходя из морга, он не мог избавиться от чувства, что речь там шла не только о смерти.

Было там еще что-то, чего он никак не мог понять.

Уж слишком целеустремленной была та женщина. Слишком жестокой: медики под прицелом пистолета, взорванные трупы и наконец – этот обмен на Бенгта Нордвалля, закончившийся его и ее смертью. И ни слова не сказала о том, чего она хочет на самом деле.

Он еще раз прокрутил в уме события того дня.

Он разбил среду пятого июня на минуты, так, чтобы каждое событие приобрело четкие временные границы. Начиная с двенадцати пятнадцати, когда Лидия Граяускас сидела в отделении хирургии на диване перед телевизором, и заканчивая шестнадцатью десятью, когда раздались те самые выстрелы – два подряд и потом еще один. Их слышали все, кто сидел тогда с наушниками в прозекторской. Так же, как и грохот выломанной спецназовцами двери морга.

Он прочитал расшифровку допросов заложников – старшего врача Эйдера и четырех его студентов: все они рассказали о Граяускас одно и то же. По их словам, она все это время сохраняла спокойствие, контролировала ситуацию и никому из них не причинила никакого вреда, кроме того случая, когда Ларсен попытался повалить ее на пол.

Их рассказ был очень подробным, но ему не хватало самого главного. Почему она сделала то, что сделала?

Он просмотрел протоколы осмотра места происшествия и отчеты криминалистов. Ничего. Ничего такого, что бы его удивило. Ничего, чего бы он не предвидел.

Кроме одного.

Он снова и снова пробегал глазами две строчки в протоколе.

Видеокассета. У нее в пакете лежала видеокассета. Без коробки. Но с русскими буквами на наклейке.

Они обменялись газетами, он принес еще кофе и по кусочку яблочного пирога с ванильным соусом. Она съела с таким же аппетитом, что и бутерброд.

Эверт Гренс рассматривал женщину, которая сидела напротив него.

Красивая. Это, конечно, не играло никакой роли, но она красива.

Эх, жила бы она дома! Что за легкомыслие! Такая молодая – вся жизнь впереди, и вот как все обернулось: каждый день она раздвигала ноги перед богатенькими домовладельцами, скучавшими на своих лужайках, а лужайки-то не стрижены, деткам все чего-то нужно, а супружница стареет.

Гренс покачал головой. Такое легкомыслие.

Он подождал, пока она закончит жевать и положит ложечку на тарелку.

Это лежало у него в портфеле. И теперь он его вытащил и положил перед собой на стол.

– Узнаешь?

Она посмотрела на него. На блокнот в синенькой обложке. Пожала плечами.

– Нет.

Гренс раскрыл первую страницу, придвинул блокнот к Алене:

– Что тут написано?

Она посмотрела на записи, прочитала несколько строчек и затем подняла на него глаза:

– Откуда это у вас?

– Он лежал на ее кровати. Там, в больнице. Единственное, что осталось после нее.

– Это почерк Лидии.

Он сказал, что еще когда она была жива, пока держала заложников в морге больницы, он попытался найти кого-нибудь, кто смог бы это перевести, но никто не понимал по-литовски.

«Пока был жив Бенгт, – подумал он, – и пока ложь, с которой он жил, не выплыла наружу».

Алена Слюсарева медленно листала блокнот и читала, что было написано на пяти страницах. А потом перевела.

Все.

Все, что произошло менее суток назад.

В деталях.

Граяускас спланировала и записала абсолютно все, что потом и выполнила. Как передать оружие, взрывчатку и кассеты через мусорную корзину в туалете для инвалидов. Ударить охранника по голове, дойти до морга, захватить заложников, взорвать трупы и потребовать прислать ей Бенгта Нордвалля в качестве переводчика.

Эверт Гренс слушал. Он слушал и судорожно сглатывал слюну: «Там же все было, в этом чертовом блокноте! Все! Если бы только я знал! Если бы мне удалось заполучить перевод. Я бы никогда не позволил ему туда идти. И он бы остался жив».

Ты бы остался жив!

Если бы ты туда не пошел, ты был бы сейчас жив.

Но ты-то должен был знать!

Почему ты ничего не сказал?

Мне? Ей?

Если бы ты хотя бы признался, что узнал ее. Если бы ты дал ей хотя бы это.

Ты бы остался жив.

Она не хотела стрелять.

Она хотела лишь получить подтверждение, что это была не ее вина и не ее выбор – сидеть безвылазно в четырех стенах и только ждать, когда придется снова раздеваться перед мужчиной.

Она спросила, можно ли ей взять блокнот. Гренс покачал головой, придвинул его обратно к себе и положил в портфель. Потом дождался, пока до отхода парома осталось двадцать минут. Тогда он сказал, что пора идти, и они направились к выходу. Алена Слюсарева держала билет в руке. Она показала его женщине в форме пароходства, стоявшей у стеклянной перегородки.

Она обернулась, поблагодарила, а Гренс пожелал ей приятной поездки.

Он оставил ее там, в очереди на посадку, и, пройдясь по терминалу, остановился в таком месте, откуда хорошо было видно пассажиров, ожидавших приглашения на борт. Он спрятался за колонной и, наблюдая, одновременно думал о другом расследовании. О Ланге, который все еще сидел в КПЗ, и о Лисе Орстрём, которая только что должна была получить от него факс, так что сейчас наверняка любовалась новыми фотографиями.

Хватит с него женщин из Клайпеды. Он устало смотрел на пассажиров парома, которые сходили на землю шаткой от качки походкой. Ему нравилось вот так стоять в стороне и разглядывать людей. Все куда-то спешили: раскрасневшиеся, с пакетами и свертками, счастливые от таксфри. [19] Возврат части стоимости товара при пересечении границы. Эти люди напивались, танцевали, флиртовали, пока наконец не засыпали в одиночестве в каюте на нижней палубе. А были и другие, одетые в свое самое лучшее платье. Такие годами копили на недельную поездку в страну Швецию, что на другом берегу Балтики. Еще кто-то вылетел с парома сломя голову, без багажа, и мгновенно растворился в толпе. Он изучал всех этих людей, и минуты ожидания тянулись не так мучительно. Скоро она поднимется на борт. И уедет. Совсем скоро.

Эверт Гренс уже собирался уходить, как вдруг в последней группе прибывших увидел мужчину.

Он узнал его сразу.

Меньше суток назад он видел, как тот стоял в аэропорту Арланды между двумя здоровяками-охранниками, а коротышка из посольства кричал на него и бил по лицу. Значит, едва приземлившись в Вильнюсе, он тут же поднялся на борт парома и отправился обратно в Стокгольм.

Дима Шмаровоз.